такой каторжной жизни. Для нее надо родиться битюгом, а не человеком. Я умру, наверное умру, если стану так надрываться. О, что мне делать, что мне делать?
– Почему же ваши товарищи бросили вас?
– Потому что я оказался слабее их, потому что я не мог переносить таких тяжестей и делать такие переходы, как они. Они высмеяли меня и бросили здесь.
– Вам никогда не приходилось делать подобных вещей раньше?
– Н-нет.
– Вы выглядите здоровым и крепким. Сколько в вас весу, сто шестьдесят пять фунтов, должно быть?
– Сто семьдесят, – уточнил он.
– С виду не скажешь, чтобы вы когда-нибудь сильно хворали. Надеюсь, вы не страдаете каким-нибудь физическим недостатком?
– Н-нет.
– А кто ваши товарищи? Старатели?
– Никогда в жизни не занимались этим делом. Я служил с ними на одном предприятии. Вот потому-то мне так и обидно, понимаете ли. Столько лет мы знаем друг друга, и так бросить меня и уйти, потому что я оказался слабее их!
– Друг мой, – Фрона сознавала, что говорит во имя достоинства своей расы, – вы ничуть не слабее их. Вы можете работать и переносить такие же тяжести, как они. Но вы слабы духом. Вы не можете работать, как лошадь, потому что вы не хотите этого. Такие люди не нужны Северу. Он требует сильных мужей, сильных не телом, а духом. Физическая сила в счет не идет. Возвращайтесь домой, в Штаты. Нам вы не нужны. Здесь вы погибнете, и что станется тогда с вашей женой и малютками? Вот вам мой совет: продайте свое снаряжение и возвращайтесь обратно. Через три недели вы будете уже дома. Прощайте.
Она прошла через Овечью стоянку. Где-то в горах давление подземных вод сдвинуло мощный ледник. Он сполз вниз, наполнив скалистое ущелье тысячами тонн льда и воды. Залитая этим потоком тропа покрылась скользкой корой. Люди в полном унынии рылись среди опрокинутых палаток и в ямах для сохранения провизии. Но в некоторых местах они работали с лихорадочной поспешностью, и их напряженные сильные фигуры, вырисовывавшиеся у края дороги, молчаливо свидетельствовали о том, как горячо кипит работа. Ледяной поток продолжал катиться беспрерывной струей. Люди опускали свои тюки на выступы камней, проворно уклонялись от него, стараясь перевести дух, и снова принимались за тяжелый труд.
Полуденное солнце заливало светом каменную вершину Весов. Лесная сень отказалась от борьбы, и голые скалы дышали головокружительным зноем. По обеим сторонам выступали обледенелые, голые ребра земли, суровые в своей наготе. А над всем этим поднималась громада обветренного бурями Чилькута. По его суровым, изодранным склонам тянулась тонкая струйка людей. Но струйке этой не было конца. Она вытекала из крайних групп низкорослого кустарника, внизу перерезала темной чертой ослепительную полосу льда и извивалась мимо Фроны, которая завтракала у края дороги. Затем она поднималась по крутизне, становясь все тоньше и незаметнее, кружась и изгибаясь, точно колонна муравьев, и наконец бесследно исчезала за хребтом перевала.
