уносили его сознание, оставляя только желание, влечение и любовь. Он и предположить не мог, что любовь вот так свалится на него вместе с близостью. Но теперь он узнал, сколько в нём было невостребованной нежности, чувственности и потребности доставить радость любимой. И эта радость много важнее исполнения собственных желаний.
Но однажды Иван испытал и другое, не менее яркое ощущение – хрупкость происходящего. Всё в миг разлетелось на мелкие осколки, когда Люба после очередной, но разве можно так сказать про близость, близости сказала:
– Возвращаются родители, – и, прикрыв его рот своей рукой, пресекла тем самым попытку что-то сказать. – Тебе нужно завтра прийти с паспортом. Мы тебя пропишем в этой квартире, потому что на следующей неделе мы эмигрируем из России в Германию.
Она говорила, как всегда это делала (исключая то, когда была в объятиях любимого), по-деловому, не оставляя даже малейшей лазейки для дискуссии, лишая всякой надежды что-то изменить.
Они уехали через десять дней. Иван проводил их на вокзал, где в буфете напился с сознанием того, что так любить он уже никогда не сможет. Потому что молния редко, попадая в человека, оставляет его живым. А чтобы дважды… Да и остался ли он живым?!
В себя Иван пришёл в обезьяннике привокзального отделения милиции. Он нутром чувствовал, что несмотря на сильное опьянение он красиво, как тот танцор фламенко, выстукивал своими ботинками по полу только ему одному известную мелодию и ритм, исполняя незримый танец. Он видел себя со стороны неотразимым и грациозным. А рядом с ним стояла готовая начать свою партию Люба.
– Так, – раздался громкий мужской голос, который принадлежал милиционеру. – Это ещё что такое?
– Это фламенко, – не прекращая удары ногами, ответил Иван. Он понимал, что прекрати он танец, Люба исчезнет. И не сольются они больше в ритме страсти.
– Это, парень, больше похоже на краковяк, – подытожил милиционер и добавил: – Координация восстановлена. Шуруй домой лечить душевные раны.
«Русский, немец и поляк танцевали краковяк», – крутилось в пьяном мозгу Ивана всю дорогу, пока он шёл домой.
БЛЮЗ
Иван Петрович никогда раньше не слушал блюз. До него, конечно, долетали изредка звуки этой очень странной и пленительной музыки, но знать не знал он, как это называлось. Познакомился с ним только сейчас, когда диктор радио объявил, что начинается передача про блюз.
Услышав надрывный хриплый голос на чужом языке, понял Иван Петрович, что блюз – это про него. Не понимая ни одного иностранного слова, он чувствовал, о чём была песня. Всё естество ныне грузчика магазина «Продукты», а в прошлом – инженера завода по штамповке пластмассовых изделий, прониклось трагичностью и несовершенством жизни, о чём пел обладатель голоса, в котором смешались хрипотца, алкоголь и сигарный дым. Иван Петрович не задавался вопросом, откуда этот иностранец, да
