все это стало решительно невыносимо, но у меня есть дурная привычка держать телевизор включенным. Я не выношу тишины. Пусть бормочет и бредит. К вечеру мое подсознание уже обкушалось до кислого рефлюкса, и я собрался выключить, но там вдруг запели «Катюшу». Это было целое представление, и до того необычное, что я решил досмотреть.
Вы государственный человек и наверняка знаете эту программу. Ее ведут гладкие прохиндеи с бешеными глазами и змеиным запасом ядовитой слюны. Может быть, видели? Нет? Ну, я расскажу. Вся эта хищная свора сидела за прозрачным столом и улыбалась во всю пасть, а стены студии были сплошь увешаны экранами с поясными изображениями героев. Старцы и старицы запевали поочередно, а дальше студия остервенело била в ладоши и подхватывала припев. Или рефрен, черт его разберет. «Выходила на берег Катюша». Веселье нарастало волнами: соло – припев, соло – припев. На втором куплете ведущие принялись дирижировать и подмигивать друг другу. Старички старались, были предельно серьезны и выводили дребезжащими голосами: «Расцветали яблони и груши… На высокий берег на крутой». Они сдвигали мохнатые брови, моргали слезящимися глазами, напрягали шейные жилы. Представьте картину: штук пять или шесть развеселых гиен в полный рост – и сотня развалин, обрезанных под ордена. Тут-то во мне и совершилось непотребство. Ничего крамольного не желая, помимо сознательной воли, я мысленно дорисовал им ножки. Короткие. Торс неподвижный, лицо как поющая маска – сами понимаете, паркинсонизм, а самоварные ножки приплясывают как бы отдельно на радость студии и ее хозяевам. Хорошо! Матрешечный визг, шакалы рукоплещут и раскачиваются, а престарелая ассамблея послушно сучит конечностями и повинуется, как ее приучили за долгую непростую жизнь. Все они, за исключением дирижеров, пляшут вприсядку, несмотря на тотальный артрит. Я им, конечно, сочувствовал в меру личных душевных способностей. Да что стыдиться – сильно жалел. Рисовал себе похожее действо в будущем, где, по причине его государственной важности, запоют уже не старички, а их бессмертные эмалевые портреты. Думаю, современные технологии позволят им открывать рты.
Вы скажете, что ничего подобного не было и все это плод моей грязной фантазии. Согласен. Я же не снимаю с себя ответственность. Вам хочется каких-то объяснений – я и выворачиваю карманы. Чем богат. Беда в том, что эта воображаемая картина приклеилась и дальше я шагу не мог без нее ступить. Вы уж не обижайтесь, но даже сейчас представляю, как и вы пляшете ножками там, у себя под столом. Ведь вы ничего такого не делаете? Мне не видно. Да, я догадываюсь, что еще сам попляшу. Прошу извинить. Продолжу: стоило мне выйти на улицу, как все в моем умозрении пускались в пляс – пешеходы, водители, пассажиры, дворники, продавцы, ваши подручные. Плясали мои сослуживцы, родственники; плясали руководители страны и деятели науки. Чума не обошла стороной давно умерших классиков отечественной литературы; она распространилась на произведения скульптуры, живописи и даже архитектуры. Везде Кривые беспокойные ножки как несущая конструкция для серьезных и вдохновенных лиц мерещились мне везде. У меня нарушился
