полк летал на Як-1, потом были ещё Як-7 и Як-9. Но вообще это – однородные машины.
В июне[175] мы поехали в Люберцы на отдых. Когда мы были ещё на фронте, то в Люберцах у нас формировалась 3-я эскадрилья. Там были такие лётчики, как САВЕЛЬЕВ, ПЕШИЙ*, ЯКИМОВ*. На этот раз мы дополучили машины, которых нам не хватало, и нас перебросили под Сталинград. Аэродром был в Гумраке. Мы там уже были в трёхэскадрильном составе. Сюда к нам приехал и полковник Сталин, и по существу он и командовал полком, а Клещёв был помощником.
Немцы в то время наседали в излучине Дона, рвались к переправам. Здесь были сильные воздушные бои. Первые схватки были очень горячие, немцы там ходили просто нагло, в большинстве случаев их бомбардировочная авиация ходила без прикрытия. Гумрак находился в районе Калача, а там были две крупные переправы, немцы лупили как раз по переправам, а наши истребители лупили их. Это было просто авиационное кладбище противника.
В Гумраке были мы дней 10–12. За эти дни мы имели такое соотношение в результате боёв – один к восьмидесяти четырём. Причём мы сначала считали, что потеряли двух, но Алкидов в конце концов вернулся. Сюда входил целый ряд новых лётчиков, пополнивших наши кадры. Целая плеяда новых лётчиков вошла здесь в строй, тут были такие товарищи, как Шишкин, Шульженко и др. Они здесь получали своё первое боевое крещение, приходили с избитыми самолётами, например, Прокопенко прилетел с перебитым рулём управления, с пробитым стабилизатором. Нагрузка на каждого лётчика была колоссальная, по 7–8 боевых вылетов в день, причём почти каждый вылет сопровождался воздушным боем. Лётчики вылезают из кабины, у них ноги дрожат, а задание даётся за заданием, так как немцы всё наседают, и лётчики летают и летают.
Техники также работали круглые сутки, когда они спали – неизвестно, но стоило кому-нибудь только присесть, как человек уже спит. Лётчики в воздухе, а техники сидят и ждут, лётчики возвращаются с побитыми самолётами, нужно их срочно приводить в порядок. На плечи техников ложилось восстановление машин. Здесь проявлялись и организационные способности людей, и умение, и знание материальной части. Инженер Марков сумел их так организовать, что мы не чувствовали недостатков в работе техников, все были заражены одним духом – бить и бить, это было одно стремление, организующее и подкрепляющее людей. Лётчики были изнурены, использовали каждую минуту для отдыха, но работа не прерывалась.
Я был секретарём партийного бюро. И бывало так – летит человек в бой и подаёт заявление о приёме его в партию. Созывать бюро нет никакой возможности, и нам приходилось делать так: собираться наспех около самолёта, где сидит лётчик, заслушать его автобиографию и тут же его принимать. А иногда не успеем закончить работы, даётся ракета, и лётчик улетает. Когда он возвращается, мы снова – к нему и заканчиваем приём его в партию.
Люди от работы стали неузнаваемыми. Был у нас такой лётчик ИЗБИНСКИЙ*, толстяк, здоровяк, никогда он не худел, сколько бы ни воевал, а тут, под Сталинградом, он страшно похудел, буквально
В июле.
