песню ей. Он посвятил её Катеньке перед самым расставанием, четыре года назад. Он с Катенькой и расстался, чтобы быть с Ксюшей. Точнее, расставание созрело давно, так яблоко, гниёт, но висит на ветке. Он никогда не говорил, что «Паруса» посвящены Катеньке, но Ксюша догадывалась и всегда подкалывала, что он передарил ей песню. Саша вспомнил это, как Ксюха смеялась – передарил песню – и улыбнулся себе, теперь уже искренне. И Светка почувствовала это, и рассмеялась – подумала, Саша смеётся над их нелепым конфликтом. И Ирка улыбнулась – пусть самодовольно, но улыбнулась, и Саша улыбнулась открыто и ей, глядя в глаза, и вдруг почувствовал, как велика жизнь, и как он мал. Он так переживал из-за этого концерта, первого концерта после перерыва, и было так досадно, что мало людей, и концерт чуть не прошёл мимо, но ведь случилась одна песня, и всё это уже неважно. Ну – 25 человек, ну – одна песня, но ведь уже ночь в окнах кафе, и такой вкусный мятный чай, и кафе – остров света в темноте, и струятся огни и машины, и Ростов-на-Дону. А скоро ему в поезд, и если в своём городе вечерний поезд отравляет день и вползает с сумерками, то в чужом городе, как сейчас, поезд, наоборот, уносил из этого города, пусть в чужой, но следующий, поезд напоминал – тур движется, жизнь движется, и в конце концов он окажется дома. Не в переходе с гитарой, не в плацкарте, а в своей, пусть съёмной, но своей квартире в Москве. Да даже, если в переходе – жизнь огромна. И если поезд его сейчас уносит, значит, концерт прошёл. Пусть не так, как хотел Саша, но прошёл. Всё позади. Можно выдохнуть.
Ирка и Светка хотели проводить его на вокзал, но он отказался. Он сел в такси, пристроил гитару, и таксист молча тронул, и ночь струилась в окнах, и играл какой-то неплохой джаз, и было легко, он отчалил от острова света, где в жёлтой витрине сидели Ирка и Све…
8. Светка и Ирка. Организаторы, 25 и 24 года, Ростов-на-Дону, в столовой
– Он не выложился.
– Выложился
– Не выложился. Не было огня.
– Ир, хватит.
– Не горели глаза у него.
– Тебе пива взять?
– Холодные и пустые. Как говно.
– Почему говно? Нормальные глаза. Карие.
– Говно.
– У тебя вот тоже – карие.
– Свет!
– Просто народу мало было.
– Для артиста это должно быть неважно. Ты должна понимать, Свет.
– Артисту важен зал, ты должна понимать, Ир.
– В нём нет надрыва.
– Какого такого надрыва?
– В Маяковском был надрыв. В Есенине. В Гиперболойде надрыв. А в нём нет надрыва. Без надрыва не настоящее.
– Нормально в нём надрыва.
– Если в жизни всё спокойно, если человек в Индию ездит, медитирует, это не надрыв. Артист должен быть как Иисус. Злость должна быть.
– Иисус вроде говорил, возлюби…
– Он не возлюбил, Свет.
– Возлюбил,
