фотограф, самоуверенный парень. Саша нервничал, пел, закрыв глаза. Попытался продавить, отдавая больше, но все взрывные «б», «п», резко отдавались в колонку, пугали. Ударился ртом о микрофон. Отпрянули. Жидкие аплодисменты. Тишина. Вот такая новая. А можно чуть меньше общий мастер? Убавил. Стал тянуть их внутрь. Стал тянуть на себя, запел новую «Море», запел тише, чтобы фотограф и первые из перешёптывающихся наткнулись сами на себя, смокли. Фотограф отодвинулся в сторону, но продолжал щёлкать. Замолчали. Бариста – в телефон. Девушка с длинным каре за баром – смотрит внимательно, украшение на шее. Пара – внимательно. Они все – внимательно. Он – ещё пару тихих, он – тихо, чтобы попасть, но звук и фотограф, не давали увести в глубину леса. Кружево натянулось и беззвучно лопнуло. Паутина меж веток. Не цепляло. Вот-вот потеряет их. Звук угловатый, сухой, сложно забрать таким. Начинает заново, последняя попытка. Затягивает старую «Плач», чтобы знакомый мотив повёл, вот-вот он поймает, поёт «Не успел», «Малыша», «Перрон», «Рыб» – старых, но медленных, плетёт невесомое кружево, тянет легко-легко, забирает их, видишь, человечек в чёрном окне почти забирает их, он забирает, они уже не дышат, они его, они почти его, я почти их забрал…
В-ж-ж-ж-ж-ух.
Кофе-машина. Всё разлетелось на части. Растерянно моргают. Мимо.
Он допел, и поглядел в сэт-лист под ногой. Белый листок с колонкой названий, со следом ботинка. Половина отлетела. Новые ни к месту, старых тихих нет. Тогда он спел самую популярную «Дождись», хотя она ему надоела. Чуть оживились, кто-то притоптывал ножкой, просто передышка. Он потратил главный хит на это, мог бы добить их этой в глубине леса, но сегодня спустил её в паузу. Спел им «Океаны», но новая, уже спетая «Море» была похожа, проиграли обе. Думал уйти на перерыв, но вспомнил, что нет гримёрки. Обязательно подойдут, попросят сфоткаться, думал он. И после не будет шанса их заплести. Всё распадётся, не начавшись. И придётся петь старые надрывные. Но он может сказать в перерыве про кофе-машину. И попросит идиотского фотографа не щёлкать… Он глянул в зал. Постоял секунду на краю. И тронул вперёд. Без антракта. Начал плести кружево из немногих оставшихся тихих, хотя обычно делал вторую часть бодрой. Начал с «Сада», с трогательной, посвящённой отцу. Она должна была быть эпилогом. Но сегодня всё по-другому. Начал плести заново.
И уже на середине понял – они устали. Осталось сорок минут, но у них нет сил пройти. Они не пойдут. Свернут с тропы на проплешину, развалятся среди мха и корней и пошлют его к черту.
И тогда он сдался. Повёл их знакомой тропинкой. Он спел им про Че Гевару, он спел им «К тебе», он спел им «Волчка». Он спел им «Южную», «Корабли», «Последнюю», «Деньги», «Вставай», и конечно же, «Паруса». Пел им на надрыве, чесал по струнам, и они потихоньку оживлялись, хотели этого. Вот чего они хотели. Вот чего. Кофе-машина надрывалась, фотограф заклацал, вот чего. А Саша не пел – перекрикивал, переламывал общий шум, наперекор, как они любили. Вот таким он им нравился. На надрыве. Преодолевая. Вот таким они любили, блядь, вот чего они хотели. Он старательно изображал.
