только доступны через зоомагазин на углу, рыбками: гупи, скаляриями, золотыми, неонами и другими. Водоросли колыхались, пузырьки всплывали блаженно. Рома крошил рыбкам и наблюдал за ними восторженно и умиленно, как малый ребенок.
У Ромы были большие коровьи глаза в мать, густо-алые губы в нее же, а тонкий нос в отца, только переносица не уступом, а плавная, и округлый выпуклый лоб, тоже в мать, глаза темные, а волосы светлые и густые. Степан был по-былинному красив, богатырски; Роман – дивно, сказочно, с истончением Палеха.
Вошла Юля. Она свободно тут появлялась на правах без пяти минут жены Степы. Дома больше не было никого.
– Что ты тут делаешь? – подступила она. – Любишь рыбок?
– Люблю.
– А еще что ты любишь?
– Кроме рыбок? – Рома смущенно улыбнулся. – Еще люблю женщин и портвейн.
– Да ты что? – обрадовалась, как подарку, Юля. – Когда ты успел это полюбить? В детском саду?
– Портвейн – недавно. А женщин – да, в детском саду.
– Ты любил своих воспитательниц?
– Я не то чтобы их любил. Я их не любил. Я их хотел.
– А что ты хотел? Ты же ничего не знал. И сейчас, наверное, не знаешь ничего.
– А что я должен знать?
– То есть ты действительно не знаешь?
– Нет. Ты мне покажешь?
– Что?
– Что-нибудь. Я ведь ничего не знаю.
– Похоже, ты знаешь больше, чем нужно.
– Ты рыбок когда-нибудь кормила?
– Нет, не приходилось. Мой отец по мясу, а не по рыбе, по рыбе другое ведомство.
– Давай я тебе покажу, как кормить рыбок, – предложил Рома простодушно.
Когда Степан вернулся домой, его брат Роман крепко и кротко спал на груди у Юли.
– Как ты тихо вошел, – глянула на него зелеными еловыми глазами Юля. – Впрочем, хорошо, ты не разбудил младшего брата. Видишь, как он сладко спит?
– За что? – спросил Степа.
– Ты же хотел невесомости. Это и есть невесомость. Чувствуешь? Я думала, ты меня хочешь. Оказалось, тебе нужна от меня невесомость. А брат твой просто захотел меня, как игрушку. Я и дала ему игрушку.
Юля выбралась из-под головы Ромы. Тот продолжал спать действительно как дитя. Бесстрашно Юля прошла мимо Степана и исчезла, как показалось, навсегда.
После случившегося Степа схватился за учебу в летном училище и через пять лет был уже в космосе.
Юля привыкла по отцовой прикладной кровавой философии перерубать необратимо. Но разъярили Юлю необратимо не так мечты Степы о невесомости. Ее развернуло преступно высокомерие его сестры Марины. Та сразу не приняла Юлю на дух.
– Мясо любишь? – спросила она брата.
– Да, с капустой, – ответил Степан.
– Она не с капустой, она тебя сырое мясо заставит есть, с кровью.
– Не выдумывай.
– Выдумщица не я, выдумщик
