нечаянных встречах в очередной раз поблагодарить доктора.
– А я, вишь, хожу! – притопнул обутой в яловый сапог ногой Пугаченко. – А тогда думал – все, кранты. Инвалидная коляска. Теперь тильки на сырость ноет, да к перемене погоды… А ты, Михалыч, что-то грустный сегодня, – заметил прозорливо он. – С жинкой погавкался, или на работе шо?
– Да нет, – махнул рукой Корнев. – Кризис среднего возраста. Слыхал про такой?
– Шут его знает, – пожал плечами прапорщик. – Мне на пенсию через полгода, вот это – кризис. Как семью буду кормить – не знаю. А ты ишшо молодой…
Доктор закурил, предложил сигарету милиционеру.
– Та я ж не балуюсь. Здоровье берегу. А ты врач, а гляди-ка – смолишь, як кочегар, – попенял ему Пугаченко.
– Кризис среднего возраста наступает у сорокалетних, – принялся зачем-то объяснять простоватому прапорщику Корнев. – К сорока годам у человека проходят иллюзии относительно будущего. Он стал тем, кем стал, и не все могут смириться с этой грустной реальностью. Особенно страдают мужики. Психологи даже рекомендуют им в этот период резко сменить образ жизни, работу, семью. Иначе – депрессия, алкоголизм…
– Вечно вы, интеллигенты, что-то выдумываете, – пожал плечами гаишник. – А по мне, всё просто. Есть здоровье, деньги, жинка добрая, детишки – значит, жизнь удалась. Нет – старайся, работай, и тогда всё у тебя будет!
– Ты, Семён Захарыч, как всегда прав, – легко согласился Корнев, и начал прощаться, подчиняясь дёргающей его нетерпеливо за руку Иришке. – Пойдём дальше гулять. Счастливо отдежурить!
– До побачення! – помахал прощально полосатым жезлом милиционер, и, отвернувшись, тут же засвистел какому-то автомобилисту – нарушителю – длинно и требовательно.
Корнев прихватил за холодную ручонку заскучавшую от бессмысленного для неё разговора взрослых дочь, и предложил ей заговорщеским тоном:
– А не съесть ли нам с тобой какой-нибудь… гадости?!
– Ура! – встрепенулась Иришка, но тут же спохватилась, прижала к губам указательный пальчик. – Тс-с-с… Маме не скажем!
«Гадостью» в их врачебной семье называлась та вкуснятина, которая обычно продаётся в уличных киосках: шоколадные батончики «Марс», конфеты «чупа-чупс» на палочке, жевательная резинка, бутылочки «Пепси-колы».
Нащупав в кармане три смятых десятки, Корнев купил дочери «Марс» и две жевательные резинки, а себе – гулять так гулять! – пачку сигарет «Бонд».
Неожиданно из-за низких туч выглянуло солнце. Корнев приостановился, прикуривая, смотрел на удалявшуюся от него лёгкую, словно золотлой листик скользящую по неощутимой волне ветерка, Иришку, и подумал, что нечасто выпадают такие вот судьбоносные мгновения, обуславливающие всю дальнейшую жизнь, и надо уметь останавливать их, выделять из потока времени, чеканно запечатлевать в памяти.
Именно
