предшественницы, а ребятам казалось бы, что с ними занимается прежняя, знакомая учительница. Что тут обидного для Гаухар? В крайнем случае некоторые шероховатости в её работе можно было бы отнести на счёт недосмотров прежней воспитательницы. Именно такие недостойные мысли порой мелькали в её голове при неудачах в работе. Но уже в следующую минуту она вздрагивала от сознания собственного позора и торопилась к завучу, к директору, ничего не скрывая, рассказывала о своих трудностях и сомнениях. Старшие товарищи терпеливо выслушивали её, помогали советами, призывали больше верить в свои силы, ссылались на собственные неудачи и сомнения в прошлом. Особенно благотворное влияние на Гаухар оказывал Шариф Гильманович. Он как будто не открывал перед ней особенно глубоких истин, и всё же Гаухар уходила от него, как бы набравшись новых сил и уверенности.
Немало помогал ей муж. Джагфар, казалось, был очень далёк от понимания тонкостей школьной работы, но он постоянно находился возле Гаухар, хорошо знал её характер, видел, как она волнуется. И потому суждения его представлялись Гаухар наиболее обоснованными и убедительными.
– Ты ж горячишься, Гаухар, спешишь, – говорил он. – Не торопись. Всякое новое дело не сразу даётся. Новичок при неудаче склонен преувеличивать свои промахи. Порой ты сразу берёшь на себя очень много, а потом падаешь духом. Ты сначала взвесь свои силы, примерься. Главное – приступай к делу спокойно, с выдержкой.
И Гаухар постепенно успокаивалась, брала себя в руки. Она стала осмотрительней в выборе средств влияния на ребят, старалась говорить на уроках как можно понятней, не упрощая существа вопроса. Порой заходила в классы более опытных преподавателей, слушала, наблюдала. Гаухар, несомненно, была способной и восприимчивой. Через какие-нибудь полгода она уже сама подшучивала над своей недавней беспомощностью. А время-то идёт не останавливаясь. И вот смотри – её ученики уже перешли в третий класс. При этом ни одному из них не пришлось «натягивать» тройку. Гаухар была очень рада, что не подвела свою школу. Её хвалят и завуч, и директор. Но она настороженно принимает эти похвалы, помня недавние свои переживания.
Этой осенью она, как всегда, не без волнения переступила порог школы. Правда, это было уже не тревожное, а радостное волнение. Уроки проходили ровно, без сбивчивости и отклонений в сторону, чем грешила Гаухар в начале свой преподавательской деятельности. Она счастлива тем, что в каждом случае умеет спокойно и уверенно подойти к детям, а самое главное – тем, что любит ребят естественной, ненавязанной любовью, доставляющей ей подлинную радость.
Как-то в коридоре её остановил Шариф Гильманович.
– Послушайте, Гаухар, вы так редко теперь заходите ко мне. Уж не зазнались ли? Не закружилась ли голова от успехов? Не сочтите обидными мои слова, но, право, не следует забывать стариков.
Гаухар вспыхнула:
– Что вы, Шариф Гильманович, разве я забываю вас! Я всегда так благодарна
