Нәкъ менә шушында мин Г. Кашшафның тагын бер сыйфатына сокланам. Бүтән иҗат кешеләре иҗатына таләпчән бәя бирү белән бергә, ул үз-үзенә карата да гаять таләпчән каләм иясе булган икән ләбаса! Театрыбыз тарихының җанлы бер елъязмасы буларак, китап киштәләребезнең иң түрендә урын алырдай бу соңгы китабына ул өлгергән, дөнья күрергә лаек дип санаган иң яхшы әсәрләрен генә туплаган. Ул әсәрләрне укыгач, без татар совет театрының үсеш маяклары, бай традициясе, асылы, үсеш үзенчәлекләре белән танышабыз. Китапның эстетик кыйммәте шушында. Ул, аккошның иң соңгы җыры булган шикелле, Г. Кашшафның да соңгы җыры рәвешендә күңелгә якын кабул ителә.
ВЕРНОСТЬ
Корректуру своей последней книги, которая стала итогом его многолетней деятельности в театральной критике и каждодневных наблюдений за опытом Возрождения татарского сценического искусства, Гази-ага Кашшаф попросил отнести в издательство меня, своего ученика по Казанскому университету. Её он вручил вместе с публицистической статьёй, по некоему поводу, написанной по моей просьбе для республиканской газеты «Социалистик Татарстан». Это была последняя в его жизни публикация. Выразительная, ёмкая, поучительная, полная знания жизни, радости и гордости за людей Татарстана.
Вскоре та книга («Зеркало души». Казань, 1975) вышла в свет, пришла к татарскому читателю как ещё одно проявление таланта Гази Кашшафа. Она появилась одновременно с первым томом нового издания полного Собрания сочинений легендарного Мусы Джалиля, приуроченного к семидесятилетию поэта. Большое вступительное слово к четырёхтомнику тоже принадлежит его перу.
Вот так шли рядом по бренной жизни Джалиль и Кашшаф, вот так и идут они в душе книголюбителей единой жизнью. Крепкой была их дружба, на самом высоком уровне проявившаяся в джалиловском завещании к нему и кашшафовской верности этому завещанию.
Нелегко далась эта верность. Надо было иметь великую силу духа, чтобы пронести её через все испытания, выпавшие на долю автора «Моабитских тетрадей». Ибо его уже объявили предателем. По-татарски – хыянэтче – гораздо жёстче и жесточайше, чем по-русски. Потому как татарский народ предателей не приемлет и ненавидит испокон веков. Предатель по-татарски означает «изгой» – не наш – и прочь из памяти племени.
Подобно ласточкам, удивительными, неразгаданными наукой путями находящим свои гнёзда под родной стрехой, возвращались домой стихи поэта, рождённые волею несгибаемого творца. Гази Кашшаф проявил огромную заботу, энергию, волю для того, чтобы стихи Джалиля нашли своё место в душе народной… Непонятно, как ориентируются ласточки. Зато ясна тайна возвращения «Моабитских тетрадей». Они с самого начала, подобно стрелкам компаса, были нацелены на магнитный пояс чувства ответственности человека за судьбу мира. Именно этим чувством проникнута буквально каждая строка и строфа цикла. У каждой птицы – лишь одно гнездо. А мужественные стихи поэта-героя завоевали любовь и популярность
