Ксюша спала, когда он вернулся. На первом этаже было две квартиры, переделанные в офис и квартира отставной солистки областной филармонии Неонилы Гавриловны – фамилия не вспоминалась – доживавшей свой век в компании четырёх кошек и пяти брехливых беспородных собаченций, по поводу которых Гаркуша на весь двор объявлял, что вот-вот начнёт борьбу с антисанитарией в доме. На втором этаже помимо Гаркуши жил всему городу известный врач-уролог Лурье. Но он приёма на дому не вёл. Кто жил в третьей квартире на втором этаже, Сергей Константинович не знал. Встречал как-то молодую пару с двумя дочушками, когда они усаживались в автомобиль, и даже дверь подъезда придержал, когда глава семейства выносил складную коляску для младшенькой. О своих соседях по площадке он знал только, что одни где-то на северах. Вторые..? Бог их знает. Соседей же с четвёртого не знал вовсе. Разве только, что в квартире над ними время от времени крупно гуляли. Слышно было без устали наигрывавшую гармонь и буханье ног. Кто гулял? По какому такому случаю? Ему было всё равно, лишь бы не мешали думать. Ксюша, по-видимому, знала соседей лучше. Надо бы ей позвонить, да рассказать про Лаперуза… Он набрал номер жены. Автоответчица пробормотала о том, что телефон абонента выключен или находится вне зоны обслуживания.
А вот и лаборатория. Славный особнячок с любопытным прошлым. В городе знали: когда-то жила-была на белом свете купчиха Гликерия Саввишна Фролова – наследница миллионного состояния. Торговала маслом коровьим, сырами и черевами. Тем были славна не только в России, но за пределами империи. Масло шло в Лондон, а черева в Германию. Немцы – известные колбасники. А колбасы без черевов, как известно, не сотворить! Дело было на ходу. Но купчихе этого показалось мало. Завёлся у неё, как бы это сказать, друг сердечный. Из дворян. Но без денег. Зато такой шармёр! Закрутил-завертел, уговорил поехать в Париж. Из Парижа Гликерия Саввишна вернулась этуалью! Шляпы, платья, манеры…. Но главное, решила построить дом, в котором собирать художников, чтобы они жили на полном пансионе и писали картины. Дом построили, а с живописцами вышла промашка. Московские были далече, а из местных – один живописец Ардалион Палкин, который пил горькую и на закуску ничего кроме селёдки и огурцов не спрашивал. За целое лето он написал жанр: «Похороны льячка» и натюрморт «Букет сирени», но это ещё по весне, пока не запил. Букет Гликерия Саввишна, купивши, повесила у себя дома, а теперь он украшает местную живописную галерею. А «Похороны дьячка», сказывали, на ура прошли на выставке передвижников в Москве, после чего живописец Палкин запил вовсю и с тем навсегда покинул места, где так хорошо цвела сирень во имя иной, неземной красоты. Дом на какое-то время опустел. Той порою, друга сердечного отринули по неудобопроизносимым причинам, парижские шляпки заброшены, и хозяйка явилась миру в подобии монашеского одеяния. В доме провели ремонт, мольберт
