причине – чтобы не загреметь. Что делать? Отказаться? Так просто не откажешься, надо объяснить причину. А какова причина? Что я – не тот, за кого себя выдаю?.. Тут пахнет жареным, и на какого черта я спутался с этими проститутками? Никогда не думал, что могу попасть в такую трясину – с каждым шагом погружаюсь все глубже. И пути обратно нет. А есть лишь бездорожье, и нужно шагать по нему.
– Ну? – спрашивает Мыкола.
– Хорошо. Но по сто десять, – ляпаю просто так.
– Нет, все расписано. Сто двадцать.
– Жаль.
– Что жаль? Не возьмешь?
– Нет.
– Вон ты какой… – выражение его лица тускнеет, я и вижу, как под кожей заходили желваки.
– Это он шутит, – говорит курдупель. – Шутит. Я его знаю. Кокеточка, хе-хе. А ну, отойдем на минутку. Кое-что тебе скажу.
Он берет меня под руку и через два-три шага шепчет:
– Не будь фраером, слышишь? Соглашайся. Цена – люкс! А это человек очень ценный. Про все облавы на фарцов сообщает, слышишь? Не раз еще пригодится. Кстати, в пятницу будут брать «скупку». Ты должен своих предупредить.
«Скупка» – скверик за Оперным, где тусовались фарцовщики. Я там тоже решал свои делишки, поэтому подумал, что располагать таким информатором действительно выгодно. Я возвращаюсь к столику с дружелюбной улыбкой.
– Хорошо. Согласен.
– Вот это другой разговор, – тоже улыбается милиционер. – Двадцатого будь в семь ноль-ноль вечера с машиной и с деньгами на шоссе в Брюховичи. От того места, где начинается лес, проедешь километр и остановишься. Откроешь багажник и жди. Можешь взять с собой еще кого-нибудь одного. Не более. Я тоже буду с товарищем.
– Будет он, будет, – кивает Франь. – Восемнадцатого я с ним встречусь.
– Восемнадцатого? – переспрашиваю.
– Ты уже забыл?
– Нет, но ты точной даты не называл.
– Теперь называю. Восемнадцатого с восемью ребятами у входа в ресторан. Примерно в девять вечера… Ну, и пусть возьмут там кое-какие инструменты, слышишь?
Я прощаюсь и иду в зал. Сейчас тут как в улье, потому что у музыкантов перерыв. На столе у нас три бутылки шампанского и две водки. Ясно, поляки уже угощают.
– О, Коста! – восклицает Антек. – Присоединяйся.
Раскрасневшаяся Малгося оказывается почему-то рядом со мной. Столковались они довольно быстро: Антек напирает на Марианну, Рысик – на Елену, Малгося пожирает меня взглядом. А когда музыканты начинают горланить «Лето, ах, лето», она хватает меня за руку и насильно тащит на площадку. А там, как я и ожидал, прижимается так крепко, будто кто-то ее предупредил, что через минуту по залу прокатится ужасное цунами. Она дышит тяжким смрадом прямо в нос, а левая ее рука нежно гладит меня по спине. Правая тоже не дремлет, а передвигает мою левую руку себе на грудь и прижимает ее таким красноречивым жестом, что мне уже никак не удается делать вид, что я по уши увлечен танцем, и я вынужден хоть приличия ради искривить губы в усмешке. Под ладонью
