кучу щедрых объятий. Цветы все попомяли, ноги поотдавили, макияж поразмазали; толпа – она и есть толпа, чего с неё взять? Ликование вышло на зависть – ну точно появилась будущая королева Франции.
А развесёлый на людях Арлекин вдруг обращался в поникшего Пьеро, когда ненароком пересекался взглядом со своей Лулу-Коломбиной, к которой, увы, он так и не осмелился приблизиться. А вот Жиль перед отъездом вложил в руки Лулу красивую шкатулку. Девушка открыла её, но ничего не поняла:
– Зачем мне эти перья?
– Это отборные совиные перья – не зря я для местного зоосада заказ выполнял. Вот! Вернули должок. Кому-то даровой, а кто-то, я уверен, будет на седьмом небе от счастья!
– Теперь ясно, когда увижу Кабо-младшего, обязательно передам из рук в руки.
Ивон кивнул.
Вернулась наконец домой нагулявшаяся по клиникам семья, да сразу окунулась в приятные хлопоты.
Квартира наполнилась детским голоском и пелёнками. Вечерами по стенам забе́гали блуждающие огоньки погремушек, а одеяльце и подушечка малышки пропитались мягкими согревающими колыбельными. Спали, в общем, все крепко. Часа по два.
Глава 3. Грешат все!
Прошло 15 лет. Вот как бывает: раз – и год прошёл! И так пятнадцать раз. Перемены, конечно, произошли значительные, но обо всём по порядку. Во-первых, подросла Элиза. Имя, кстати заметить, ей выбирали долго и с жаркими спорами, ведь ни одна темпераментная нация не желала уступить другой. В итоге, как говорится, хотели гуси клевера, а кошка молока, но привезли им с севера – подушек два ведра.
Назвали малышку Элизой – древнегерманским именем. По звучанию каждому к уху пришлось, а претензий – поближе девчушку к французскому рататую или к испанской паэлье прикладывать – как ветром сдуло. Да и сама она, как часто бывает в таких случаях, одинаково затяготела к обеим культурам и языкам, да и среди сверстников была ни на кого не похожа с детства. Но родня всё равно ухитрилась поделить её между собой: Жиль любил называть дочку Лизой на французский манер, а женщины – Изой на испанский. А девочке нравилось как её имя, так и его производные.
Ну вот. Подросла Элиза. Стала уже округляться фигурой и притягивать взгляды мальчишек – ну довольно-таки сильно подросла, ничего не скажешь. Ещё чуть – и как мама с бабушкой станет, у которых в области груди было совсем не пусто. Даже людно. Нет, ближе будет – навалено. Снова мимо. Тогда – вместительно, во! Лучше и не скажешь. Волосы гладкостью и отливом совпадали с мамиными, а из глаз смотрела по-французски гордая и по-испански смелая душа.
Своё подростковое мнение, как водится, Элиза заимела по всем вопросам, естественно нигде не совпадавшее с остальными, а с бабушкиным – местами, теми, где Нильда ей потакала и защищала от родительских выговоров. Я покоряю мир, и кто поперёк, тот враг мой – девиз всех подростков. В общем, разгар поисков себя. Что она была разбалованным ребёнком сказать трудно. Скорее, и так и сяк. Лет до тринадцати запрещающей стороной выступала Пия, а папа (с бабушкой) маслил пирожок со всех боков;
