овальное, слегка смугловатое. Кто это? Этот вопрос быстрее молнии пронёсся во взбудораженном Лизином мозгу.
Не этот ли красавчик с изломанными бровями приходил не раз к ней в девичьих снах, не за ним ли она могла бы птицей полететь на край света? Да, это именно он и никто другой. А вот кто он и как об этом узнать? На этот вопрос у неё совершенно не было ответа. Если украдкой выведать об этом у отца, что он может подумать? Вдруг догадается, что она без памяти влюблена в него? Да она от стыда просто помрёт.
Может, у других дознаться? Но не у Лидии Петровны же об этом спрашивать? Во-первых, мачеха с ней вообще не разговаривает, а, во-вторых, это было бы для неё хорошим поводом поднять падчерицу на смех.
Что же ей делать? Что ей делать? Слишком впечатлительная Лиза, откровенно сказать, буквально зациклилась на этой фотографии. Она потеряла сон и томилась бессонными ночами, мечтая о встрече с прекрасным незнакомцем и заранее ужасаясь при мысли о том, что вдруг прояснится, что он ей не ровня, что она – человек вовсе не его круга и что он вообще даже не захочет с ней знаться.
Как бы то ни было, но бедняжка стояла перед дилеммой: либо попытаться раскрыть тайну и узнать, в конце концов, кто он, либо всё оставить, как есть.
Она была похожа на человека, стоявшего перед сильно запотевшим зеркалом: ему и хочется его протереть, чтобы открылась пусть и не лестная истина, и в то же время хотелось ничего не менять, а по-прежнему быть в приятном заблуждении.
Итак, Лиза, как нередко с ней бывало в Куконе, витала в облаках и даже внешне изменилась, так как печать бессонницы легла на её бледное личико, что не мог не заметить её бдительный папа.
Пётр Семёнович, не на шутку встревоженный её необычайно рассеянным видом, раз, когда она не вышла на обед в столовую, постучался к ней. В это время она лежала с книгой в руках.
– Извини, Лизонька, – начал отец своим обычным виноватым тоном, присаживаясь на край постели, – хотел узнать, как ты себя чувствуешь? Не болеешь ли?
Он как-то неловко и надсадно кашлянул, затем положил свою ладонь на её прохладный лоб и, немного успокоившись, продолжал допытываться:
– Может, тебя что-то угнетает, так ты скажи мне… я всё сделаю. И потом, доченька, ты такая у меня молоденькая и красивая, а сделалась домоседкой. Сходите с Робертом в театр, в музей, или просто погуляйте по набережной… ну ещё, к – хе …к-хе… куда-нибудь.
Лиза привстала и, залившись румянцем, уткнулась лицом в колени. Она испытывала чрезвычайную неловкость оттого, что доставила неудобство отцу: значит, у неё всё написано на лице, если он заметил. С другой стороны, сейчас ей подвернулся вполне нормальный момент: почему бы ей небрежно эдак у отца поинтересоваться, а чья это, мол, фотография у них висит.
Она, стараясь быть бодрой и жизнерадостный, с просветлевшим лицом мягко проговорила:
– Не беспокойся,
