пор меня мутит от одного только запаха куриного бульона.
Библиотекарша Лена, неутомимо искавшая мужа, замуж так и не вышла. Зато привела похожую на мартышку, лопоухую и беспокойную дочку Надю. Как оказалось, дочка была у неё давно. Просто жила у родственницы, которая решила, что не потянет воспитание чужого ребёнка в трудные для страны и народа годы. В отличии от меня Надя куриный суп обожала, и уже в три года усаживалась рядом и выпивала по две, а то и три пиалы бульона. После еды она с довольной улыбкой поглаживала себя по вздувшемуся животу, повторяя фразу из старого фильма: «шоб я так жил», и задорно смеялась.
«Шо это я в тебя такой влюблённый» говорила она, лукаво улыбаясь, когда хотела выразить симпатию понравившемуся человеку. «Я не трус, но я боюсь» служила отказом, а «Восток – дело тонкое» и разведённые в стороны руки выражали удивление. Надя помнила множество подобных фраз, употребляемых не всегда к месту. Повзрослев, она перешла на пословицы и поговорки, украшая ими свою речь так, что не каждый догадывался о смысле сказанного.
– Она у тебя что, дурочка? – спросил как-то один из ухажёров её матери (та всё ещё пыталась отыскать женское счастье).
– Почему дурочка? – смутилась Лена. И прикрикнула на Надю:
– Прекрати паясничать!
– Поумней некоторых, – словно невзначай бросил куривший на крыльце Голиков.
Ухажёр обиделся и больше не появлялся.
Жизнь в доме шла вкривь и вкось. Профессор каждый день ругался с женой. Ну, как ругался? Кричала она, упрекая мужа в нехватке средств к существованию и жалуясь на общую мягкотелость отдельно взятых учителей физики. Профессор вставлял пару робких слов, но выстоять под градом упрёков не мог и уходил к Голикову напиваться.
Пашка, промаявшись без работы, устроился дворником. И только Голиков с Ниной Васильевной, казалось, не теряли присутствие духа. Старушка каждое утро тайком от деда передавала мне неизменный платок с завёрнутыми в него яблоком и печеньем. А раз в месяц собирала сумку с гостинцами и отправлялась в гости к детям и внукам.
– Мне сын говорит, чтобы я к ним переезжала, – объясняла Нина Васильевна, – он на севере работает, по полгода дома не бывает. Живи, говорит, в моей комнате. А я ему отвечаю, как же сестра твоя с детьми? Надо им с бабкой в двух комнатах толкаться? Мне и здесь хорошо, я здесь привыкла.
Голиков повсюду находил подработки – чинил приборы, красил заборы, делал ремонт – за которые получал «натуральным продуктом». Однажды принёс с десяток банок тёмно-зелёной краски. Заявил, что нечего ждать милости от государства, нужно взять всё в свои руки и покрасить наконец фасад дома. После чего вручил мне, Пашке и Профессору по валику, показал, как именно следует наносить краску и с чувством выполненного долга отправился к жившей за углом самогонщице тёте Варе.
Про Голикова говорили,
