неба, ближе к лесу переходящая в лиловый, грозила вот-вот рухнуть на землю. Ругать себя за то, что не остался в Лавуа – бессмысленно, но остановиться он не мог. Поехал, потому что не мог не поехать: нужно было узнать, о чем они говорили с Евгенией, а вытащить из Терезы что-то, о чем она не хочет говорить – проще мир поменять полюсами. Проклинал себя и всех, кого только можно, за то, что сразу не запихнул ее в поезд до Лигенбурга – пусть даже силой пришлось бы отволочь эту несносную девчонку к брату. Тогда не запихнул, а теперь уже поздно.
Она слишком близко подошла к вулкану, который вот-вот проснется.
Встреча с Евгенией сейчас казалась смазанной, как воспоминания десятилетней давности. Прелестное лицо графини напоминало искореженную злым кукольником маску. Злоба сочилась сквозь поры идеальной белоснежной кожи и разъедала красоту, которой эта женщина по нелепой иронии была наделена от природы. Пару минут назад у служанки на подносе взорвался кофейник. Платье и передник защитили ноги и грудь, но шея, лицо и обнаженные руки пошли волдырями и царапинами. Девушке повезло, что стекло не попало в глаза. Конечно, можно предположить, что просто не выдержал лацианский фарфор. Но фарфор тут был не при чем, просто Евгении отчаянно хотелось сделать кому-то больно. И чтобы он это увидел.
– Твоей леди неплохо бы укоротить язык, – прошипела она.
В ту минуту он впервые в жизни готов был схватить ее за плечи и встряхнуть так, чтобы голова мотнулась назад, высокомерное выражение стерлось из глаз изумлением, а затем и страхом. Слишком сильные чувства для него – сильные, необычные и пугающие. Анри привык к тому, что вывести его из себя нереально, но там, где речь заходила о Терезе, все переворачивалось с пяток на макушку.
Сдержался он с трудом. И только потому, что так можно сделать гораздо хуже.
– Не забывайся. – Этого хватило сполна. – Ты говоришь о моей жене.
– Вот как?!
Евгения быстро взяла себя в руки. Откинувшись на спинку кресла в гостиной, курила сигарету, зажав мундштук между тонкими пальцами. Другая горничная как раз убрала осколки и явно спешила убраться сама, опасливо поглядывая на хозяйку.
– Теперь понятно, почему она передумала разводиться. – Ноздри графини дрогнули, придавая лицу хищное и жестокое выражение.
Понятно? Хотел бы он то же самое сказать о себе. Увы, поступки Терезы не поддавались никакой логике. И то, как она себя вела – ломая все привычные схемы, выбивая из колеи, впервые за долгое время заставляло чувствовать себя… необычно. К болезненной радости встреч примешивалось слишком много опасных «но». Посадить Терезу на поезд насильно, со скандалом увезти в Энгерию значило раскрыть все карты. Подставить в первую очередь ее, самому толкнуть к ним в руки. Поэтому до последнего надеялся, что она одумается: поставит подпись, уедет сама. А она отправилась в змеиную нору. Он сделал все, чтобы Тереза заперлась в Мортенхэйме, вернулась к жизни, из которой Анри выдернул ее своими руками. Но это почему-то не сработало.
Евгения сморщила нос, словно даже ее любимый
