и запрыгала на месте Богданова.
– Во-первых, не дергайся, во-вторых, не твой, – довольно грубо, но снисходительно осадил ее бывший Дарвин.
– А где же мой?
– На курсах повышения квалификации, и я пока буду вместо него.
– А вы тогда чей же?
– О-о-о, – сказал пес, выпрямившись и гордо подняв голову. – Я веду человека, который, возможно, станет твоей судьбой и даже, может быть, судьбой всего человечества.
– И как же вы его оставили и живете здесь, у меня? А вдруг…
– Спокойно, Маша, я Козловский…
– Дубровский, – мягко поправила его «Маша».
– Мы, хранители, можем одновременно находиться в разных местах, – гордо заявил Дарвин, пропустив мимо ушей Людмилино замечание.
– Это уже что-то из области квантовой механики, – восторженно прошептала бывшая отличница по физике доктор Богданова, глядя, как состоящее, по всей видимости, из чистых квантов и кварков существо пытается укусить блоху, вероятно бегающую по его пузу. – И пожалуйста, перестаньте чесаться, я ведь вам купила самое хорошее средство от блох и ошейник от разных паразитов – немного раздраженно добавила она.
– Так-то оно так, – согласился Дарвин, – это просто фантомные боли. Ты же докторша, должна понимать, что когда больному руку целиком оттяпывают, ему иногда кажется, что у него на этой руке пальцы болят. А меня эти дармоеды, пока я на улице жил, совсем изжевали. У них ведь завтрак плавно переходит в обед, а обед в ужин, поэтому мне все время кажется, что они решили немного перекусить между главными блюдами.
– Ну ладно, бог с ними, с блохами, – махнула рукой Людмила, – все-таки, пожалуйста, я вас очень прошу, объясните мне, что и зачем здесь происходит, пожа-а-а-алуйста, – жалобно попросила она, сложив молитвенно руки на груди и театрально закатив глаза.
– Хорошо, уговорила, – сжалился квантовый Козловский-Дубровский, – только халат надень, а то замерзнешь.
Только сейчас Людмила вспомнила, что стоит посередине комнаты в одних шлепанцах, и, уже не суетясь, царственно проследовала в ванную.
– Богиня, – с восторгом и гордостью пробормотал ей вслед ценитель женской красоты.
Когда она вернулась в комнату, ангел, все еще в собачьем облике, наконец подцепил на зуб воображаемую блоху и пребывал в хорошем настроении.
– Поставь-ка музыку, – сказал он, – лучше всего что-нибудь в стиле раннего барокко, я от него улетаю, особенно это адажио Джадзотто…
– А я его даже не слышала, – честно призналась Людмила.
– Да слышала, только вы его по-другому называете, но это не важно. А знаешь, – вдруг разоткровенничался Дарвин, – если ангела запереть в комнате с видом на помойку и включить по телевизору концерт звезд современной эстрады, то ангел скукожится.
– А я думала, что ангелы не умирают, – искренне удивилась Богданова.
– Я сказал скукожится, а не окочурится, –
