полету.И пустит мальчик рученьки свои,
в рукавах холодные ручейки,
в чернозем под взгляд предновогодний
ржавой лампы фонаря.
И пусть дрожит земля:
не осталось
ничего,
никого,
никогда.
Замерзнет,
провожая тепло,
сонного мальчика рука
навсегда.
И мысль защекочет тогда,
как хотелось
пройти сквозь
черепной коробки скорлупу
и плескаться в нежных витаньях,
о Мария,
прокусить твою плоть,
дойти до нутра,
следом и в ваакуме сердца
в объятьях заснуть:
как хотелось ребенком утаить себя
в одеялах и шкапе.
Но вот, Мария,
теперь пострижена ты
и не носишь цветы
в своих волосах.
Δe Profunδis
Я день ото дня
сминал и переминал
покойствие Господа Бога,
того словно,
веселящегося в себе,
ребенка,
что мозолит глаза своим превосходством.
Отныне весь мир и лес,
и гумус,
и костер вещей в пожаре:
над
