Молчите и размышляйте! Я распознаю…»
«Мне плевать на красных, белых, зеленых, особенно на коричневых С того дня, когда я опорожнил желудок, мне больше не хотелось стать эсэсманом. Мне ненавистно само желание швырять детишек в огонь, но что я мог поделать против всесильного людоеда! В Витебске я напился. Сидел один в комнате, разглядывал бронзовую медаль, врученную мне в Великих Луках и, как русский, пил самогон.
Самогон меня не брал. Тогда я решил поискать женщину. Вспомнил о новенькой в штабе, полы мыла. Можно вслух?»
Я кивнул.
– В начале сорок третьего года я оказался в Витебске на переформировании. Рассказывать, как я очутился в Витебске при штабе 3-й танковой армии, в роте связи?
– Да.
– На фронт меня отправили осенью сорок второго года после учебного лагеря в Магдебурге. В Великих Луках я попал в гренадерский полк 83-й дивизии, которым командовал подполковник барон фон Засс. Он тоже был родом из Бранденбурга, у него имение неподалеку от Вердера на берегу Швиловзее… В полку меня, как знающего русский язык и владеющего всеми видами связи, оставили при штабе. Располагался штаб в старинной крепости на западном берегу Ловати. В крепости, правда, ничего, кроме земляных валов, главных ворот, собора и нескольких строений, не осталось, но все же это была огороженная территория и там было спокойней, чем в городе.
В Великих Лугах я пробыл три месяца. В конце ноября, когда ударили морозы и земля отвердела, большевики перешли в наступление. Они прорвали фронт, остановить их удалось лишь в двенадцати километрах западнее города. Другими словами, Великие Луки постигла участь окруженного Сталинграда, причем в одно и то же время, и так же, как на Волге, Гитлер запретил гарнизону даже думать об отступлении. Мы должны были держаться до последнего солдата.
Нас, правда, пытались деблокировать. В начале января мы уже отчетливо различали артиллерийскую пальбу и даже пулеметы. Дальше русские не пустили. В крепости оборонялось несколько тысяч человек – все из разных частей. Наш командир, подполковник Засс, вопреки приказу фюрера нашел в себе смелость отдать команду пробиваться к своим.
Это был кошмар! Не хочу вспоминать…
Он невольно глянул на свои сведенные в попытке вцепиться в чье-то горло руки и крупно сглотнул.
Я не посмел прерывать его, тем более фиксировать в отчете, что он вообразил, о чем вспомнил.
– К своим, господин Мессинг, вышло около сотни человек. Раненых пришлось оставить в крепости, а у меня, не поверите, за три дня боев ни царапины. Во время прорыва к нам прибилось еще человек восемьдесят – это все, что осталось от семитысячного гарнизона.
Всех спасшихся распределили по госпиталям, меня отправили в Витебск. Там наградили Бронзовой медалью за доблесть. На Железный крест поскупились – как же, у меня подозрительное происхождение! Однако Засс не забыл обо мне и в качестве переводчика и отличного связиста взял с собой.
Так я оказался в штабе 3-й танковой армии.
Там
