мокрые глаза. Пока она собиралась с духом после долгой исповеди, доктор У-ку не сводил с неё мудрого проницательного взгляда, который говорил каждому, что его обладателю немало пришлось повидать на своём веку. Плачущих дам неопределённого возраста в том числе.
Стол перед ним был завален различным хламом: перьями, исчерченными листами, кнопками. Пресс-папье, отдалённо напоминающее человеческий череп, гордо возвышалось на груде бумаг. В комнате царил старательно замаскированный беспорядок. Внимательный взгляд мог бы заметить старые пыльные туфли, задвинутые далеко под шкаф, пятна непонятного происхождения на полу и сломанный зонт, выглядывающий из-за походного сундука. Час назад в этой комнате находилось гораздо больше вещей, и логично было бы предположить, что всё это брошено в тот самый сундук и безжалостно смято.
Сам же лекарь душ был безупречен. Он сидел, откинувшись на спинку плетеного кресла, сложив шатром длинные тонкие пальцы. Воротник тёмно-серого костюма свободного покроя украшала серебряная булавка в форме скорпиона, символ процветания и запредельной мудрости. Это была самая дорогая вещь в этом доме.
Ни один пациент не захочет довериться врачу, у которого несвежая сорочка или, того хуже, насморк. Другое дело – особенный неповторимый образ, создающий настроение у окружающих.
В утверждении амплуа доктор достиг столь впечатляющих результатов, что стал узнаваем, и не только своей клиентурой, состоящей в основном из пожилых ипохондриков и бывших первых красавиц. Полгорода обращалось к нему по имени, прибавляя положенный титул, – доктор по происхождению был высокорожденным аристократом, – а вторая половина плевала ему вслед, зато делала это с чувством.
Лицо У-ку было чрезвычайно бледно, словно на нём лежал слой грима, и очень подвижно. В соответствующей ситуации он умудрялся с помощью одной только мимики изобразить двадцать два оттенка презрения, если это о чём-то говорит. По роду деятельности ему зачастую приходилось играть те или иные роли, и в любой из них он чувствовал себя как рыба в воде. Разумеется, если и лгать больному относительно его шансов сплясать на свадьбе внуков, то надо делать это уверенно и с радостью.
Доктору прямиком была дорога в немой театр, и, вне всякого сомнения, он сумел бы если не озолотиться, то, по крайней мере, снискать славу на этом поприще. В праздничные дни У-ку любил прогуливаться по пристани и неизменно возвращался домой с полными карманами мелочи. Подобная игра на лучших чувствах горожан часто помогала ему пережить чёрные дни.
Доктор никогда ни у кого не занимал денег. Практика показывала, что долг отдавать всё равно нечем, как ни вертись, а кредиторы зачастую превращаются в неуправляемых неврастеников, по которым плачет сумасшедший дом, а от помощи практикующего профессионала они всегда отказываются, причём в самой грубой и неприличной форме. Разумеется, у лекаря душ были дорогие его сердцу друзья, которые всегда были готовы поделиться с ним последним куском хлеба и глотком вина, однако он не злоупотреблял
