или намекаешь, что все азиаты на одно лицо?
Адамс слегка оторопел от вопроса, и, повернув голову, глядел на своего спутника из-под полуприкрытых век:
– Ни то, ни другое. Или что-то среднее. Я думаю, что вера в коммунизм не вырастит у человека клыков и хвоста, так же, как и вера в демократические ценности не сделает его умнее или симпатичнее. Вообще же, демократия, коммунизм или религия всего чаще распространяются через общество и пропаганду, а не принимаются осознанным выбором. И мы бы, скорее всего, были бы коммунистами, живи мы в Китае или России, или мусульманами, приведись нам родиться в каком-нибудь Ираке или Судане. А какой-нибудь Пётр Гоголь из Москвы, родись он в Висконсине, выбирал бы между Айком и Эдлаем, и боялся ракет Хрущёва. А азиаты не все одинаковые, хотя я так толком и не научился их различать. Но может, это дело практики.
– Может, практика тогда поможет отличать и комми от суннитского фундаменталиста.
– Вероятно, но едва ли мне предстоит значительный опыт в лицезрении тех и других, если только правительство не начнёт очередную войну, чтобы взять на свой счёт мою поездку в какие-нибудь экзотические страны.
– Полагаешь, страна и правительство ещё не устали от войн?
– Полагаю, – пожал плечами Адамс, – что страна и правительство вовсе не тождественны. Мой дед воевал в Первую мировую, мой отец – во вторую, у меня была Корея, полагаю, что и на моих детей найдётся война с суннитами-коммунистами где-то в Месопотамии.
– Может, для каждого поколения американцев припасена своя война, – Сиззи явно получал удовольствие от этой беседы, нервное его лицо замерло в тёплой улыбке, сделавшись неожиданно мягким и привлекательным.
– Главное, чтобы для каждого поколения американцев был припасён и свой мир, – Адамс смотрел на дорогу немного погрустневшими глазами.
– А что же твоя война? Стрелять ведь тебе доводилось? – пытливые глаза впились в лицо водителя.
– Было дело, чтоб Garand не заскучал. Однажды в Пусане мы с моим приятелем Энди, Энди Уайтом, были в увольнительной, по форме и при оружии, сидели в маленьком баре в стороне от центра города. Мне нравится острота корейских блюд, но пиво у них дрянное. Там были и наши GI, и союзные корейцы, едва говорящие по-английски, из нас никто не знал корейский более, чем нужно, чтобы заказать еды и пива, но мы старались как-то изъясняться – жестами, рисунками, чуть не песнями; и всё это сопровождалось таким редким и ценным на войне чувством дома и безопасности, что в такие минуты мы были подлинно счастливы, забывая о войне, крови, о тысячетонных несущих смерть горах металла в порту, о том, что твой Garand не даёт тебе никакой защиты от корейской Arisaki, это было что-то вроде семейного торжества, с узкоглазыми парнями вместо родни и друзей, с лапшой вместо индейки, и с соджу вместо клюквенного соуса. Конечно, моя служба в радиорубке не шла ни в какое сравнение с тем, что переживали ребята, уходившие в джунгли,
