Мнемозинка, я же не могу тебе объяснить, что я люблю тебя, и все равно не могу простить тебе твоего прошлого, заполненного случайными связями со множеством пьяных и сексуально озабоченных мужчин. Да, ты чудненькая, ты божественно чудненькая, и ради твоей красоты я готов многое простить тебе и вытерпеть!
Однако зачем ты разжигаешь во мне глухую обиду и желание послать тебя к чертовой бабушке?!
Неужели, ты, Мнемозинка, не чуешь, как я тяжело страдаю?! Но нет, Мнемозинка хитра и коварна, как всякая согрешившая женщина! Ночью она неожиданно, абсолютно голая забирается ко мне под одеяло, хотя мы спим на разных кроватях, и с таким ужасным стоном присасывается к моему несчастному телу, ну, точно, пиявка какая, и не сразу, а только спустя какой-то час я ее еле-еле оттаскиваю от себя за волосы, а потом как ребенка уношу ее на другую постель, и тут же бегу в душ и долго-долго отмываю себя от грязных поцелуев, обмазываюсь весь противомикробным кремом, тихо крадучись ложусь в свою постель, а потом всю ночь с тревожным страхом прислушиваюсь к ее сонному дыханию, уж как бы она снова не вскочила и снова не присосалась ко мне. Конечно, как я могу одобрять ее поцелуи, если они лишают человека не только его целомудрия, но и всего здоровья!
Боже, Мнемозинка должна навсегда забыть свою гнусную привычку, засовывать свой грязный язык в мой ротик! Это она не иначе у какого-нибудь француза научилась! И потом, из-за насморка мне и так дышать очень трудно, и вообще я против всякого грязного разврата, против микробов и болезней!
Почему мы просто не можем поиграть в теннис или съездить еще на какой-нибудь курорт?! Отдохнуть?! Почти каждый день я напоминаю Мнемозинке, что я не просто ее муж, а, прежде всего духовный наставник, друг, товарищ и брат, и потом, говорю я ей, ведь в этих похотливых столкновеньях нет ничего человеческого!
Одно животное безумье! Мнемозинка меня внимательно слушает, но при этом так сладострастно улыбается, зараза, будто спит и видит уже во мне свою очередную жертву, что я тут же теряю нить разговора, то есть я все напрочь забываю, и о чем только что думал и так сильно страдал.
Не знаю, но мне почему-то кажется, что я ее совершенно напрасно стесняюсь, особенно, когда она при мне раздевается. В эти минуты я просто готов провалиться сквозь землю, глаза в пол, ноги дрожат, а эта развратница запросто подходит ко мне и смеется, и, обняв меня, отнимает мои ладони от глаз, на, мол, гляди, какая я красивая и делает, черт знает что!
Я ей говорю: «Мнемозинка, ну, прекрати, иначе я даже не знаю, что я сделаю!»
– С кем, с собой или со мной?! – смеется Мнемозинка.
– Не знаю и все тут, – еще сильнее обиделся я и убежал от нее на часок.
Лишь после того, как я принял от нервов таблеток, натерся мазью Кацунюка, и закрылся от нее, и нырнул в горячую ванну с успокоительными травками лаванды и валерьяны, я еще кое-как смог прийти в себя! А чтобы получше успокоить себя, я беру с собой еще «Сексологию» Шапкина.
Шапкин
