что? Пускай приезжают. Пусть только грядки здесь не потопчут.
Лицо мамы мгновенно напряглось и пошло красно-белыми пятнами.
– Что, жалко?! – с непонятной злостью выкрикнула она, сжав кулаки, – Родной дочери жалко?! Тварь, тварь!..
Мама убежала в дом от побледневшей и схватившейся за сердце Илионы Пафнутиевны. Потом выскочила из него и снова подбежала к бабушке, которой было уже не до огурцов:
– Вот, я всегда знала, какая ты змея… – прошипела она на бабушку. – Я всегда знала! Я здесь больше ни минуты не останусь! Ни минуты! Объели ее! Три горошинки в день съели – объели! Внуку родному крошки хлеба не даст!
Иван сидел в десяти метрах на яблоне, поедая скороспелку, и дрожал мелкой дрожью. Ему хотелось уменьшиться и совсем пропасть из виду, схорониться за тонкими коричневыми ветвями. Он не понимал, как слова мамы вообще относятся к тому, что происходит. Они походили на бессвязные крики юродивого нищего, виденного однажды Ваней около церкви в луже собственной мочи и соплей.
Мама подбежала к яблоне и запыхавшимся голосом, словно она была на пределе выносливости, прошипела:
– Ваня, собирайся. Мы уезжаем. Ты не платил за эти яблоки. Потом еще счет предъявит, что родному внуку… – она не договорила и убежала в дом. Вышла на негнущихся ногах, неся в руках две дорожные сумки с наспех запиханными вещами.
– Я что сказала… – она подбежала к яблоне, с которой Иван только слез, и выдала ему оплеуху. – Я тебе что сказала! Марш собираться, чтобы через три минуты стоял готовый у калитки. Ошарашенный Ваня не смел перечить.
Бабушка со стоном ввалилась на кухню, трясущимися руками нашарила в холодильнике валидол и запихнула в рот несколько таблеток. Потом, держась за сердце, выбежала наружу к маме:
– Ирочка, Боже ты мой, да что же это такое… Ты прости меня, окаянную, если обидела тебя чем. Куда же ты побежала, милая, обед на столе стынет…
Но мама Ивана была уже за калиткой. Боясь ее гнева, выбежал за ней и Ваня, бросив умоляющий о прощении взгляд на бабушку.
Мама быстро и уверенно шла по рассыпчатой песчаной дороге, смотря зомбиобразными глазами прямо перед собой. Сына она не замечала. Они дошли почти до сельсоветского магазина, и вдруг мать остановилась.
– Ах, ну конечно! – с издевкой вдруг высказала она. – Нам же надо денежки за газ ей отдать! Вдруг она обеднеет!
Мама дрожащими руками достала из сумки кошелек, нервными движениями там покопалась, достала смятые пятьдесят рублей и кинула Ивану.
– Быстро! Иди, отнеси ей, чтобы не попрекала потом, и бегом назад – скоро автобус отходит.
Иван побежал, раскидывая кедами песок, и долетел до дому бабушки. Та сидела на завалинке, привалившись к срубу, и тихонько плакала. Ваня подошел, тихонько сел рядом и положил руку ей на колени.
– Ба… Что ты маме-то сделала?
Бабушка утерла красные глаза ладонью и молча пожала плечами.
– Не
