лагерей римского типа, прячется сеть. Рим отличался от Афин как морфология от геометрии. Латинское crux подразумевает движение в пункт, где происходит метаморфоз, непосредственное, а не созерцательное приобщение к истине, где переплетаются ведомое и неведомое, воображаемое и реальное.
Организация полиса предохранялась от хаоса двойной системой защиты – возведением порядка во вторую степень: сначала разграничение суши и воды, своих и чужих, бытия и небытия – т. е., удаление из хаотических флуктуаций – разметка границ города, выработка стиля поведения. И лишь на втором шаге открывается путь к многообразию его проявлений – обустраиваются места внутри полиса: ареопаг, агора, акрополь. Не случайно после Пелопонесских войн Перикл обращается к афинянам с речью: «Благополучие целого государства более выгодно для частных лиц, нежели благополучие отдельных граждан при упадке всего государства. Ведь если гражданин сам по себе благоденствует, тогда как государство рушится, то он гибнет вместе с государством». Действительно, афинская сборка была такова, что в ней можно было спастись самому, только спасая всех, а именно инстанцию вкуса, стиля, не пропускающего чужеродные элементы дальше отстойника. За полисом как топикой поведения на ареопаге и агоре стоял еще полис как стиль жизни афинянина, который и был той первой степенью порядка, удерживающей от вовлечения в непрерывность метаморфоз. Кризис полисной организации выражался не столько в экономических факторах, сколько в последовательном разрушении административных, культурных и культовых функциях старого города. Римская сборка лежит ниже этой первой степени упорядоченности стилем. Рим возник из смеси: неразличенность краев в пространственно временном континууме, общая размытость контуров не позволяла удерживать одну степень реальности, и виртуальный город сохранил в себе исходный заряд к бесконечным трансформациям. В отличие от Афинской Римская сборка возникала из эклектической неопределенности, а не из уже сложившегося порядка народа. Строительство дорог (от финансирования до непосредственной реализации) становится, во-первых, «общим делом» Рима, а во-вторых, способом покорения и познания мира. Греко-иудейская мудрость дошла до нас по дорогам Рима. Латынь на протяжении тысячелетий ассимилировала, приводя к себе как к общему знаменателю, всё иное в качестве недо-языков, недо-логосов.
Прямолинейность и бесповоротность Римской дороги коррелировала с изворотливостью и лавированием государственной политики. «Какой актер умирает», – были последние слова, произнесенные Нероном. Жизнь римлянина – хорошо разыгранный спектакль. Рим, заимствовавший греческую мифологию, разыгрывал роль «эллина», стремясь к ясности, он попал во тьму, реализовав своим существованием то, чего греки, впервые выделившие человека в его статуарном великолепии, так опасались, а именно, миф о Нарциссе, залюбовавшемся своим отражением и так и не смогшем отвести от него взгляд.
