И указать?
– Не совсем, – улыбнулась матушка Шанэ. – Собаки – неживые, это духи. Души тех, кто захотел стать помощниками. Они невидимы живым. И живое находить не могут. Только неживое со следами конкретной смерти и иногда сильное колдовство. Убийство – спланированное ли спонтанное, – дело нервное, и мои помощники всегда что-нибудь найдут. Огрызок табачной скрутки, носовой платок, пуговицу. И они точно определят, что именно эта пуговица – от убийцы. И след важно найти сейчас, пока с рек не поднялся утренний туман. А дальше всё сделают сыскники.
– А если пуговиц будет много? – усомнился Дьёр. – Разных? И от разных людей?
– Не будет, – весело заверила матушка.
– А если платок найдётся на другом острове?
– А кто об этом узнает? – усмехнулась матушка Шанэ.
– Но это же неправильно! – возмутился призрак. – И незаконно!
– Убивать – тоже, – посерьёзнела матушка. – И, да, сынок, я уверена в своих помощниках. Они никогда не ошибаются. Связь между убийцей и жертвой очень тонкая и хрупкая, но она есть. И она… пахнет. Для моих помощников вещи убийцы будут пахнуть смертью определённого человека, даже если он сначала обронил, а потом убил.
Она медленно прошлась вдоль каменного парапета взад-вперёд, поглядывая то на мост, то на тихо шелестящий парк.
– К сожалению, ваши северные колдуны когда-то потеряли способность работать с духами, – добавила матушка Шанэ. – Да и просто видеть их разучились. И разуверились. Тридцать лет я убеждаю сыскников в том, что не все души сразу уходят в реки, и каждый раз ощущаю, что мне и верят, и не верят. Незаконно уничтожать то, что удлинит расследование? Неправильно говорить, что перчатка на месте преступления найдена, а не на соседнем острове? Возможно, сынок. Но я иду на это, если понимаю, что иначе преступник ускользнёт от наказания, а несчастная душа переродится в чудовище.
Дьёр съёжился и опустил глаза – виновато. Точно себя винил в случившемся, а не неизвестного.
Матушка же оперлась спиной о парапет и предложила:
– А расскажи-ка, сынок, о последней неделе своей жизни. Не торопись. Вспоминай. Это важно. Всё может пригодиться, любая мелочь.
– Да нечего рассказывать, мать, – парень сутуло пожал плечами. – У меня последний год, как из отчего дома съехал, по одному и тому же распорядку. Позавтракать – и к Лунной. За перекусом сходить – и к Лунной. Раз-два в луну в редакцию заглядываю, чтобы новые стихи сдать и заработок забрать. Из прислуги – лишь кухарка, но она ещё до моего рождения в семье работала.
– А перекусы где брал? Из дома? – заинтересовалась матушка Шанэ.
– Иногда из дома, – кивнул он. – Но чаще на Девятом, в закусочной у набережной. Кухарка не любит мелочь, как она говорит, готовить, а холодный суп есть неинтересно. А в закусочной булки вкусные. И чай неплохой.
У матушки имелось своё мнение относительного северного чая, но она вежливо держала его при себе.
– Всегда в одном месте… – повторила она хмуро. – И всегда, поди, в одно и то же время?
