чем в последние дни занимался, что последнее запомнил?
Матушка Шанэ, в задумчивом молчании сидевшая рядом с призраком, встрепенулась. Тень шевельнулась, повернула курчавую голову к Рьену и послушно «заговорила». И матушка пересказала всё, что выудила из Дьёра накануне, плюс ещё кое-что по мелочи.
– Что, совсем ничего подозрительного не заметил? – поднял тёмные брови сыскник. – За тобой явно наблюдали, отмечая все твои привычки, а ты?
– А у него же вдохновение, – грустно пояснила матушка Шанэ. – Мимо знакомого в полушаге пройдёт – не заметит. Его окликают – а он не слышит. А когда доходит, что кто-то звал, оказывается, уже час с тех пор прошёл.
– М-да… – Рьен цокнул языком и перебрал свои записи.
Тень понурилась. В окна с новой силой заколотил дождь, в очаге рассерженной кошкой зашипело пламя.
– Значит, врагов нет, больших денег тоже нет, а из родных – только некая тётка, – подытожил хозяин дома.
– Троюродная, – уточнила матушка. – Живая. А второй, тоже троюродной, давно нет, но родня-то у неё, поди, есть.
– Найдём, – задумчиво кивнул Рьен. – Поговорим. А вы, матушка? Не поверю, что вы ко мне только с призраком. Вы всегда что-нибудь находите на месте преступления.
Она смущённо улыбнулась и показала шейный платок, который прежде прятала под столом.
– В парке нашла, – призналась виновато. – В том, что на набережной на Девятом, недалеко от Стеклянного моста. Силой своей клянусь, сынок, он преступницей потерянный.
– Сирень, – принюхался Рьен. – Жена одного моего подчинённого любит сиренью злоупотреблять. Однажды так надушилась, что мой отдел полдня чихал, хотя она всего-то на минутку забежала. Ввек не забуду. Уточню, где берёт.
– Ну и, как Дьёр заметил, цвет нынче немодный, – скромно добавила матушка Шанэ. – Сейчас, поди, такой нигде не купишь. Трёхлетней давности вещь. Или очень бедна наша девица, если не может позволить себе новый платок, или приезжая и не знает, по какой моде одевается в этом году Семиречье.
– Скорее, второе, – сыскник снова принюхался. – Мы не бедствуем, а в лавке для пробы так сильно не надушат. Хотя, – он повернулся к очагу и рассмотрел затяжки на платке, – девица может быть и не девицей. Вы ведь тоже не в модном цвете, а?
– Ну, я – это я, – засмеялась матушка Шанэ. – Я – старая чудачка и люблю свои старые вещи. Чем вещь старше – тем любимей и тем больше душу греет. Ой, сынок… Да и сирень – она тоже не для молодиц… Но платок-то девчоночий, две мои младшие дочки в таких ходят. Он же тоненький совсем, для красоты. А мы, постарше, потеплее вещи любим. Или… всё-таки приезжая. Не ожидала скорых холодов, да? – матушка оживилась. Она обожала строить предположения. – И денег лишних нет, чтоб купить потеплее. А сирень… А ведь в лавках можно надушиться за деньги. Учти, сынок. Не на пробу – чуть-чуть и бесплатно, а именно на день и за деньги. Это дешевле, чем целую склянку покупать, потому и в ходу. Слыхал о таком?
– Найдём, –
