новость, которую мать угадала, скорее облегчила ей жизнь.
– Больше мне не нужно бороться за справедливость в этом доме. Я устала, и ты у меня вырос, не нуждаешься во мне, я уйду, и даже себя мне не жалко, – сказала она мне, узнав о своем диагнозе.
Услышав приговор, отец поглядел на нее с нахальной дерзостью человека, осознающего свою власть, и сказал:
– Только подумай о невыносимой скуке и смешной жизни с женой-интеллектуалкой. После тебя я женюсь на кухарке какой-нибудь. Знаешь что? На тебя даже сердиться нельзя. Ты ведь всего лишь женщина. На свете есть много такого, чего вы, женщины, никогда не поймете. Вам не понять, как богата мужская жизнь, как же нам, мужчинам, трудно. Ведь для нас мир нечто гораздо большее, чем платья, цветы, дом, дети, – говорил отец маме.
Она тихо ответила:
– Я привлекательная и образованная. Я мечтала, что мой муж будет просвещенным, умным. Главная моя ошибка была в том, что в браке с тобой я придавала слишком большое значение уму, а его у тебя оказалось не так много.
– По-твоему, я круглый дурак? – заорал отец.
– Учитывая, что ты относишься к жене как к рабыне, убиваешь невинных животных ради удовольствия, я бы сказала, что у тебя нет ума, хотя твоя глупость не считается недостатком. А вообще, мне тебя жаль: ты так и не смог понять, что такое любовь, а мужчина, который ни разу не чувствовал аромат любви, он жалкий, несчастный. Ты так и не смог догадаться, что каждой женщине необходима нежность, как рыбе вода. Не хочу больше тебя видеть. И пусть никто не осмелится омрачать мои дни перед скорой смертью.
Их взгляды встретились, и они поняли: время упущено, между ними ничего не изменить.
Мать глубоко вздохнула, по ее щекам текли горькие слезы, которые она стала тереть тыльной стороной руки.
– Неужели нельзя дать мне спокойно умереть? Мне так надоела жизнь с тобой, я так жду того момента, когда закрою навсегда глаза, – сказала она с болью.
Отойдя к окну, мама внимательно всматривалась вдаль, пожалуй, слишком внимательно. Против света был виден лишь только ее силуэт, но все-таки можно было различить, как вздрагивают ее поникшие плечи.
Воздух в комнате, казалось, застыл. Никогда молчание и мрак не были так тягостны в этом доме. Казалось, холод и ужас всего мира застыли в нем.
Часы невозмутимо шли вперед, отсчитывали минуту за минутой, я чувствовал, что мать, живая и любимая, уходит от меня.
Чуть позже она повернулась и, неуверенно ступая, будто по льду, тихо подошла ко мне:
– Прости меня, сынок, я не должна была перед тобой говорить отцу такие слова.
Она сказала это, не глядя на меня. Ее глаза неподвижно были устремлены вниз. Голова опустилась еще ниже.
Я, не выдержав, вскочил с места и обнял ее. Я зарыдал, чувствуя, что теряю мать…
Помню, как мы с отцом стояли на похоронах мамы, как он без единой слезинки глядел на гроб, скрывающий тело женщины, которая подарила ему сначала сына,
