покраснела и заплакала, беззвучно, опустив голову.
– П-шла! – шикнула леди Женераль ей, как собаке.
Хозяйка дома пару минут оправдывалась и сокрушалась о невоспитанности прислуги. Оливье ждал, когда сможет выбежать из их надушенной гостиной, успокоить бедняжку, сказать, что она замечательная, а вовсе не такая, какой поносит ее мадам, и узнать имя той, которой даже рта не давали раскрыть. И он исполнил все, что намеревался, и ее звали Тина.
Оливье не вернулся домой ни ночью, ни на следующее утро. А после полудня мастер Барте за ухо вытащил его в переулок, издалека завидев, как мальчишка в красном колпаке вылезает из окна дома.
– Ай, больно, больно! Отпусти! – протестовал Оливье.
– А мне не больно это видеть?! – тянул его за мочку отец. – Я всю ночь с Ле Гри и ребятами шарил по городу! Думал, убили уже моего Оливье! Бросили в канаве! А он – позорище, я разве тебя этому учил?!
Оливье шипел и изворачивался, но пальцы кукольника цепко ухватились за его ухо.
– Я ничего не делал! – хныкал он.
– Всю ночь у девки в комнате ничего не делал? А чего тогда уши красные, когда оправдываешься?!
– Так ты меня за них оттаскал! – возмутился Оливье в ответ.
– И что ты там делал тогда, скажи на милость? – тряс его мастер Барте.
– Ай-яй-яй, пусти! Я читал ей стихи! – Оливье вцепился в кисть отца в надежде освободиться, но все было тщетно.
– Стихи?!! – взревел мастер. – Ты меня за дурака-то не держи! Кто всю ночь женщине стихи читает? Молодой да удалой! Какие еще стихи?!
Прохожие оборачивались в их сторону, но вопрос репутации волновал мастера Барте избирательно. Он самозабвенно истязал ухо сына, отчего тот уже плакал и дрожащим голосом читал:
– Есть место на земле, там, говорят,
Пастушьи песни лучше всех звучат.
Где желтый месяц на мажорный лад,
Звучащий на земле, звучащий над,
Играет гимн для всех своих ягнят!
– Ай-ай!
– Ты что там лопочешь? – мастер наклонился к его лицу. – Это что?
– Пастораль! – крикнул Оливье.
– Я тебе ремня всыплю!
– Я не ребенок! – наконец он смог оттолкнуть отца и высвободиться из его хватки.
– Это я вижу, паршивец! Ты что мне тут запеваешь? Хочешь сказать, ты всю ночь женщине пастораль читал?!
– Так я не одну, я много! – Оли топнул ногой от обиды, и лужа под его ногами исторгнула грязь на его ботинки и брюки.
Мастер Барте оторопел и уставился на него, как на диковинного зверя. Когда Юрбен привел слона, Барте смотрел на животину так же. Оливье лелеял пылающее ухо.
– Ты дурак, что ли? – На лице мастера Барте сменялись выражения чувств: от недопонимания до ужаса осознания, от прощения за проступок до глубокого разочарования в харизме сына.
– Так на что ты злишься, я не понял, – пробурчал Оливье, натягивая на уши колючий шерстяной
