любопытный взгляд продолжал исследовать меня. Я плотнее запахнула плащ, но поздно.
– Это у вас что, револьвер или что-то вроде того? Ух ты!
– На трактах небезопасно, – ответила я сдержанно, но почему-то на душе стало тепло, хотя его интерес – детский, мальчишеский – я знала, очень скоро угаснет. Примерно через мгновение после того, как он увидит мое лицо.
– Мама тоже так говорит, – с энтузиазмом подхватил мальчик. – Она даже думает переезжать в город… Ну, настоящий город. В Минту или даже Уондерсмин, к Прют… Говорит, поезда после войны все равно почти не ходят, а на горе, – он понизил голос, – творятся странные вещи… Народу здесь остается все меньше… Уезжают кто куда. А по дорогам опасные люди бродят.
– Твоя мама права. – Кажется, Руну эта беседа начала утомлять, потому что она переступила на месте, встряхнула головой.
– Можно погладить?
– Да. Конечно.
Я натянула капюшон пониже, когда мальчик подошел ближе к лошади. Он пах едой и очагом, молоком и мылом.
Он провожал меня взглядом до самого дома с красной крышей, и этот взгляд был как маленький талисман на удачу. Я постаралась его сохранить.
У коновязи никого не было, поэтому щербатое корыто с водой – вроде чистой – оказалось целиком и полностью в распоряжении Руны.
Колокольчик над дверью из светлого дерева, изрядно запачканной – судя по всему, ее часто открывали пинком, – звякнул, и мне пришлось пригнуться, чтобы войти внутрь. Закопченные стены давно стоило бы побелить. Темные поверхности трех столов у стойки были вытерты до царапин от жесткой щетки. Тускло мерцали пузатые бутылки – зеленые, с надписями на этикетках. Пахло чабрецом и мятой – у печи сушились, головками вниз, пучки цветов и трав. И едой – рот мгновенно наполнился слюной при мысли о жарящемся где-то за стойкой беконе. В деревянной лохани с водой перед печью плескался розовый блестящий младенец – наверное, годовалый или около того. При виде меня он улыбнулся и ударил по воде маленькой растопыренной пятерней. Полная рыжеволосая женщина у стойки вытерла не очень чистым полотенцем раскрасневшиеся от кухонного жара руки в веснушках.
– День добрый! Проходите, проходите, кого там гнев принес… Завтрак скоро будет.
– Спасибо. – Внутри было тепло и сухо, и запахи еды, трав, младенца и кухни сливались в один – запах дома. Я вдыхала его, надеясь, что женщина не заметит моей жадности.
– Повесьте плащ к огню – кажется, его неплохо бы просушить. Сырость, Гневный ее побери…
Ага, вот оно. Я покорно стащила плащ, щелкнула застежкой у горла, сбросила капюшон и повернула к трактирщице лицо – уж лучше поскорее.
– А, ты из этих. – Она не выгоняла меня, уже неплохо, но сразу перешла на «ты», а в голосе поубавилось приветливости. – Пустышка.
Я кивнула:
– Да. Мне лучше пойти поискать завтрак где-то еще?
Женщина фыркнула:
– Не глупи.
