беженцев и здесь командир разрешил нам покурить. Удивительно, но курить даже не очень-то и хочется, однако, раз уж предложение последовало – надо им воспользоваться.
– Так, ну всё, бойцы! – объявил старший лейтенант Валиев. – Здесь расходимся: со мной – сапёры и Рембовский, остальные – с Барковым. Сержант!
– Я, товарищ командир! – отозвался Олег.
– Пойдёте с левой стороны гребня вот по этой тропе, немного дальше должен быть поворот направо, в нашу сторону. Пройдётесь, осмотритесь – всё как обычно. Вы тоже с нами, – добавил он, обращаясь к проводнику.
– Туда не уйдите, – сказал наш проводник, показав рукой налево от нас. – Там Левашинский район.
Я впервые услышал, как он разговаривает. На чистом русском языке.
Мы шли и шли, и командирское «немного дальше» растянулось не менее чем на три километра, тропинка петляла, извивалась, опускалась и поднималась, и солнце несколько раз тускло просветило через облака, прежде чем мы повернули в сторону нашего лагеря. Тропинка располагается на крутом склоне горы, и иногда необходимо было идти очень медленно из-за опасности сползти вниз. Скорость передвижения значительно снизилась и часа через два мы вышли на каменистый склон очередной огромной горы. А как же Франсуа Рабле? – вспомнил я. Я ведь читал его «Гаргантюа и Пантагрюэля» и помню именно эту фразу – папаша Гаргантюа внушал своему толстому сыночку перед его путешествием преимущество астрономии над астрологией. А что если эта фраза просто всплыла из моего подсознания, а всё остальное – плод моего воображения? Да уж, вопросов больше, чем ответов. Дорожка теперь представляла собой галерею, с потолком метра в два высотой и стеной с правой стороны, с левой же – зияющая отвесная пропасть. Самая настоящая пропасть, глубину которой рассмотреть невозможно. Ширина прохода была не больше метра, но огромная высота немного сковывала мои движения. Я поглубже затянул антенну радиостанции под поясной ремень. Слева, с обратной стороны обрыва, на нас смотрел пик какой-то горы, который был вровень с нами – создалась иллюзия, что этот пик совсем рядом, кажется, что можно перекинуть обычную доску, да тот же ящик из-под реактивного снаряда, на одном из которых мы спали, на ту сторону, как мы бы достигли вершины маячившей перед нами горы. А за этой горой вновь высились громады превосходящих её великанов.
Мы остановились, невольно восхищаясь возникшим перед нами пейзажем. Возникло ощущение некой замкнутости пространства, домашнего уюта и чувства невероятного покоя. Мы так и стояли в ряд и молча завороженно смотрели на раскинувшуюся картину.
Первым молчание нарушил Саша Бодров. Он осторожно подошёл к краю, посмотрел вниз и подался назад.
– Да, в Москве я бы такой красоты не увидел! – всё ещё завороженно произнёс он.
– Так ты что хотел?! Ты попал в боевую часть! – по-хозяйски снисходительно произнёс Слава Мохов, как будто он лично принимал решение о зачислении Бодрова в эту воинскую часть.
– Ну что, пошли, парни?! – сказал Олег Барков.
– Интересно,
