приятно пахло жареным мясом, которое кухарка готовила к ужину. Хотя стены почти в каждой комнате дома были скрыты – под тусклыми, написанными маслом портретами, оружием и привезенными отцом из путешествий трофеями, надежно спрятанными за стеклом, – здесь была видна деревянная обшивка приятного орехового цвета, согретого бликами огня в камине, на котором грелся чайник.
Если бы только Бернард не порвал объявление. Не то чтобы Хейзел не запомнила его наизусть, но возможность читать и перечитывать успокаивала. В объявлении не говорилось, что женщины на анатомическую лекцию не допускаются, но этого и не предполагалось. Кроме того, Хейзел не хотела, чтобы кто-нибудь узнал ее там и донес матери – или, упаси небо, дяде. Нет, вместо этого она собиралась дождаться, пока часы на соборе Святого Жиля пробьют восемь и лекция начнется, и оставаться снаружи до тех пор, пока двери не закроются за всеми желающими. Затем, когда все будут увлечены демонстрацией чудесного нового метода доктора Бичема, она сможет тихо и незаметно проскользнуть внутрь.
Само собой, тот самый доктор Бичем, который написал учебник, перевернувший представление об анатомии, и превратил Эдинбург в мировую столицу медицинских наук, уже давно был мертв. И теперь его внук, доктор Бичем III, возглавлял Эдинбургское Королевское Анатомическое общество.
Хейзел снова и снова повторяла план про себя, как заклинание: «Лошадь, город, лекция. Лошадь, город, лекция». Если назад она поскачет быстро, то, возможно, успеет к ужину и сможет притвориться, что потеряла счет времени в лесах. Мать ничего не заметит; она вообще едва ли замечает Хейзел. Джордж умер, наследником стал Перси. Какая разница, чем Хейзел занимается в свободное время?
– Слава господу, мы отправляемся на сезон в Лондон.
Хейзел настолько погрузилась в собственные мысли, что голос матери произвел эффект электрического разряда.
– Прошу прощения, что?
Леди Синнетт выпрямила спину, и вуаль, всегда скрывающая ее лицо, дрогнула.
– В Лондон, – резко повторила она. – На сезон. Не глупи, Хейзел.
– Да, конечно. В Лондон.
Несколько ужасных месяцев, когда ей, утянутой словно рождественская индейка, придется, вцепившись в руку Бернарда, улыбаться незнакомцам с масляными взглядами.
– Слава господу, мы уезжаем, – повторила леди Синнетт, – учитывая все, что я слышала.
Хейзел постаралась скрыть дрожь в голосе.
– А что вы слышали?
Дыхание у нее перехватило от тревоги. Значит, матери все известно. Известно о лекции и анатомических курсах. Конечно. Как она могла надеяться, что удастся скрыть это, когда?..
– Лихорадка, Хейзел, – процедила леди Синнетт. – И само собой, не там, где живут все цивилизованные люди, а в Эдинбурге, где дома строят вплотную друг к другу и слоняются толпы нищих, в которых и так едва держится жизнь, – здесь просто ужасный воздух. Серьезно, чем скорее мы окажемся в Лондоне,
