на подушке. Под подушкой – сиденье кресла. На этом кресле месяц назад сидел своей немецкой задницей тот фриц, и всего несколько часов назад – этот господин. Настоящий господин в шляпе. Франс ван дер Вил. Который выбрал нас для своей боевой группы. Меня и Трюс!
– Если мы скажем этому Франсу «да», все изменится, – шепчу я сестре.
Мама легла полчаса назад. Я слышу ее ровное дыхание: она спит.
Трюс невесело усмехается.
– Все изменилось давным-давно, – говорит она.
Я киваю, хоть сестра и не видит.
– Еще когда немцы разбомбили Роттердам[9], – добавляет Трюс.
– Ну да, – бормочу я.
Тогда мы быстро поняли, чего ждать от этих подонков. Хотя позже в газетах писали, что немецкие солдаты ведут себя «чинно и любезно». Бомбы они тоже чинно и любезно кидали? Предварительно извинившись?
– Нет, – вспоминаю я. – Еще раньше. Когда они стали гоняться за евреями.
Тогда, после Хрустальной ночи, здесь появились первые беженцы. С тех пор прошло три года.
– Нет, еще раньше, – вспоминает Трюс. – В тридцать третьем, когда к власти пришел Гитлер.
Я нарочито громко вздыхаю.
– Нет. Еще раньше, – говорю я. – Сразу после Мировой войны, потому что… э…
Я замолкаю, потому что не знаю, что именно тогда пошло не так. От истории у меня голова идет кругом. Это как в детстве, когда я писала свои имя и адрес:
Фредди Оверстеген
улица Брауэрсстрат
район Лейдсеварт
город Харлем
Нидерланды
Европа
Мир
Вселенная
…и чувствовала, что проваливаюсь в головокружительную, невообразимую бесконечность.
Разузнать побольше о Франсе ван дер Виле мама сможет только через несколько дней, но я уверена: ничего плохого не выяснится. Ведь он настоящий джентльмен!
Жаль, что того же нельзя сказать о моем отце. Он вольная птица, ему милее летать по белу свету, чем жить с нами. Мы для него – клетка. Мама говорит: когда у него к тому лежала душа, он работал (нечасто), а когда нет – пил (очень часто). И гонялся за женщинами. Я знаю: слышала разговоры мамы и тети Лены. Отец даже к тете Лене подкатывался! К маминой сестре! Прямо дома, на кухне. Мама лежала со мной в постели – я тогда только родилась, – а отец заглядывался на тетю Лену. Точнее, не просто заглядывался. Пытался добиться… ну, того самого.
К счастью, ничего у него не вышло: тетя Лена влепила ему пощечину.
– Такие, – говорит мама с влажными глазами, как только речь заходит об отце, – нам не нужны, правда ведь?
– Правда! – соглашаемся мы с Трюс.
Когда другие дети спрашивают, где мой папа, я говорю: «Умер». У меня есть мама и Трюс. Всё. Нас трое. По отцу мы не скучаем. Наша семья – это мы. Не он.
– Кстати, о Франсе, – начинает мама.
Они с Трюс складывают белье. Мама не
Роттердам был разбомблен 14 мая 1940 года во время немецкой операции по захвату Нидерландов. Его уничтожение и угроза бомбежки других городов заставили правительство согласиться на капитуляцию.
