пор множество раз спорил с приятелями, что сумеет напугать страшного дворового пса соседей или заставит коня стражника повернуть на полном скаку. Спорил и – кто бы сомневался в этом! – выигрывал любой спор.
Но никогда и никому этой своей второй тайны не открывал.
Быть может, так бы все и продолжалось долгие и долгие годы; быть может, все бы забылось, если бы не желание мудрого Саддама учить Хасиба.
Макама шестая
– Да благословит Аллах всесильный и всемилостивый этот дом! Да воссияет мудрость его обитателей во веки веков!
– Здравствуй, мальчик мой! Входи.
Хасиб робко вошел в комнату, более других уставленную книгами, заваленную свитками и загроможденную непонятными механизмами.
– Матушка просила вам передать вот это, учитель! – Он протянул Саддаму деревянную тарелку с горкой пышных сдобных лепешек. – Она только утром испекла их… А еще она просила передать, что лепешки теперь всегда печет только так, как ее научила почтенная Мадина, да пребудет ее душа у престола самого повелителя всех правоверных.
– Спасибо, Хасиб. Мне радостно слышать, что добрые дела, когда-то сотворенные моей умершей прекрасной женой, живут и радуют соседей.
В комнате повисло молчание. Должно быть, Саддам ушел по дороге своих воспоминаний очень и очень далеко от дня сегодняшнего, ибо лицо его, обычно замкнутое и суровое, разгладилось, в глазах заблестела жизнь, и даже спина, чуть согнутая под тяжестью печалей и лет, распрямилась.
Молчал и Хасиб. Он робел перед своим учителем и не знал, чего же ему ожидать от него. А еще он удивлялся, зачем отцу понадобилось отдавать его, Хасиба, и так будущего отцовского подмастерья, в учение к мудрецу – ведь он же не собирается становиться ни писцом, ни просто знатоком всяческих наук… Увы, как далеки бывают наши намерения от того, что уготовила нам судьба!
– Ну что ж, мой юный друг, приступим. – Голос почтенного Саддама прозвучал столь неожиданно, что мальчик вздрогнул. – Для начала мне хотелось бы знать, что ты умеешь?
И начался более чем суровый экзамен. Он продолжался так долго, что Хасиб успел и покрыться потом, и проклясть всех мудрецов мира вместе с их мудростью, и примириться с тем, что эти мудрецы живы, и почувствовать, что обильный пот высох. Наконец Саддам-мудрец удовлетворенно кивнул.
– Ну что ж, мой друг, я доволен. Ты, конечно, не самый умный из тех, кого я некогда пытался назвать своим воспитанником, но это и к лучшему. Ты способен к тому, что нужно от ученика. И потому я говорю тебе – добро пожаловать, мальчик! Завтра начнутся наши штудии. Не забудь взять калам и чернильницу. А вот Алкоран брать не нужно – у меня есть, причем столь же древний, сколь и вечно молодой.
– Алкоран? – с некоторым удивлением повторил Хасиб незнакомое слово.
– Вы называете
