суас-ассат…
Последние звуки иссушают, кажется, и саму душу. Еще миг, и ты чувствуешь, что твоя жизнь не стоит ни гроша… Чернота поглощает само твое существо, ты готов уже расстаться с миром, и… И все заканчивается.
О да, в этот миг сон Хасиба всегда прерывался. Сначала мать узнавала об этом по младенческому плачу, потом по тихому шмыганию носом, а потом по едва слышным словам: «Аллах всесильный, да когда же это закончится?!»
Мудрости материнской хватало лишь на то, чтобы не броситься к лекарю посреди ночи с криком ужаса. Но сколько бы лекари ни обследовали сына кузнеца, все они сходились на том, что мальчишка совершенно здоров, а глупой гусыне-матери вовсе не годится так опекать такого силача и богатыря. Когда же матушка Хасиба робко спрашивала о снах, лекари пренебрежительно отмахивались, повторяя одну и ту же фразу: «Ну кому из живущих в этом мире не снятся сны?»
Постепенно и сам Хасиб стал все чаще повторять матери:
– Матушка, ну кому не снятся сны?
В ответ на эти слова сына мать лишь тяжело вздыхала и пыталась уговорить себя, что ее беспокойство – это лишь беспокойство глупой женщины.
Была у Хасиба и еще одна тайна. Но о ней его матушка, к счастью, и вовсе не ведала. Не знал об этом отец, не знали приятели. Не догадывался об этом до поры до времени и сам Хасиб. Пока случай не раскрыл ему глаза.
То жаркое лето, когда мальчишке исполнилось пять лет, он, должно быть, не забудет до самой смерти. Ибо в то лето под стеной отцовской кузницы в глубокой норе поселилась змея. Сначала Асад-кузнец радовался, что из мастерской исчезли все мыши, хотя кошка в его владениях так и не объявилась. Потом отец заметил черную узкую дыру прямо у самой каменной кладки. А после, когда уже всходила луна, увидел и саму обитательницу этой норы – огромную, устрашающе-прекрасную кобру.
Хасиб огорчился, когда отец запретил ему бывать в кузнице. Но, как он ни проливал слезы, Асад был непреклонен. Конечно, мальчишка не мог усидеть на месте и как-то поздно вечером отправился в кузницу – чтобы убедить весь мир, что отцовские запреты для него не страшны.
Чем ближе подходил мальчишка к мастерской, тем более тихими становились его шаги. Вскоре он уже просто крался, опасаясь каждого стука или скрипа. Но все же шуршания массивного змеиного тела по песку он не услышал. Огромная кобра вдруг встала перед ним, поднявшись почти вровень с его лицом. Этот миг Хасиб запомнил более чем ярко. Запомнил он и то, как странно изменились глаза чудовища. Сначала страшный губительный огонь играл в бездонной их глубине. Но через миг все исчезло, как исчезла в норе и сама огромная змея.
Конечно, можно не говорить, что мальчишка бежал домой так быстро, как только мог. Можно и не упоминать, что два долгих дня после этого он не выходил даже со двора, радуя матушку кротостью и необыкновенным, воистину волшебным послушанием. Но разумно будет упомянуть, что почти год после этого Хасиб шарахался
