как в тот день, когда мы с тобой познакомились, помнишь?
– Конечно, помню. Ты оглянулась, а я был таким трусом, что бросился в бегство. Я был уверен, что ты отошьешь меня.
– Но ты все-таки догнал меня почти у самого дома, – улыбнулась Зоя. – Как ты решился?
– Понимаешь, чем дальше я отдалялся от тебя, тем сильнее понимал, что буду жалеть всю жизнь о нашем несостоявшемся знакомстве. Я всегда стеснялся девушек, но с тобой…
– Леша! – Зоя прикрыла рот рукой и повернулась к нему в испуге. – Меня тошнит!
Зоя бросилась в ванную. Ее вырвало. Весь мир сузился до размеров ванной комнаты. «Это конец! Я больше не вынесу!» – в панике думала она, и Леша, стоявший за дверью, услышал ее плач навзрыд.
– Леша, я больна! Я так больна! У меня был лейкоз, я лечилась два года… – рыдала Зоя. – Я скрывала это, я хотела быть в твоих глазах обычным человеком, а не синей пилюлей! А теперь он вернулся, меня в тот раз так же тошнило, и шла кровь… И этот раз я точно не переживу, я знаю…
Леша пришибленно смотрел на Зою. Она упала на холодную плитку пола. Ее спина сотрясалась от плача.
Длинный больничный коридор. Мигает лампочка в конце. Зоя там, в плену. Он бессилен, но будет с ней до конца. А после? А после мятые листья, шум каштанов в стеклянном воздухе и холодное солнце над одной лишь его головой…
Зоя сидела на кончике кровати и ждала его. Родители были в пути. Пришел! Вот он обнимает ее, такой теплый… Как хорошо, что хотя бы он будет еще жить! Зашел пожилой врач с результатами анализов. От увиденной картины он хмыкнул и пригласил обоих присесть.
– Зоя, с вами все хорошо, кроме одного маленького сюрприза – вы беременны, примерно девять недель.
Леша сжал ее ладонь.
– Так, значит…
– Это значит, что у вас скоро будет ребенок, – уточнил доктор.
Зоя заплакала, закрыв руками лицо. Нет, не безмолвный холод и тьма засасывали Зою в свою обитель. Она еще многое успеет повидать: и синь небесную, и гнущиеся ветром травы, и моря легкий бриз, и золото листвы в чуть розовом пруду… «Рождайся, мой малыш, я очень тебя жду».
Старая дева
Мне снились чьи-то руки. Будто кто-то настойчиво гладит меня по спине и подталкивает перевернуться на живот. Я не сопротивлялась, я пассивно ждала следующих действий. Мне хотелось, чтобы эти руки, чьи бы они не были, своим теплом окутали меня всю. Вдруг из внешнего мира раздался звон бьющейся посуды и возглас «Ешкин-матрешкин! Пшел вон!».
Я открыла глаза и, отпуская сладостное наваждение, перевернулась на спину. Кот Борька спрыгнул с кровати и принялся лизать лапу, поглядывая на меня. Вот они, «руки» – это Борька терся об меня, подлец. Мама продолжала причитать над разбившейся чашкой. «Наразводила этих котов, будь они прокляты!» – бухтела она в мой адрес.
Я отдернула шторы. За окном бурлила жизнь. Все кричало о ней – каждая травинка, каждый лист, а в особенности наш петух, обхаживающий рыжую курочку. Но эта курочка была холодна и петух, не унывая,
