и думала: «Вот сейчас-то и в койку пора! Там-то я покажу тебе польку-бабочку в три притопа, в два прихлопа. Будешь у меня собачкой на верёвочке!»
В этот исторический момент решалась судьба следователя департамента полиции, господина Строкова Н. Е. – быть ему на побегушках в банде Ивана Крюка или дальше честно бороться с лихими людишками.
По иронии, последней каплей, перевесившей чашу весов в пользу добродетели, оказалась сопля Никодима Емельяновича. Она выскочила на волю из правой ноздри его вечно мокрого носа. Проворно юркнула вниз по лысой губе и на мгновение замерла перед смертельным прыжком в бездну истории. Её остановкой хотел, воспользоваться господин следователь. В надежде вернуть беглянку в родные пенаты, он решительно и громко хлюпнул носом. Нахальная сопля, не сказав последнего «Прощай!», ухнулась с верхней губы Никодима Емельяновича прямо на белоснежную плоть груди бабёнки.
Вожделение от ужасной мизансцены, сразу съёжилось, сморщилось и провалилось в тартарары.
Бабёнка от полицейского хамства и невоздержанности, хотела уже заблажить во всё горло, но вовремя вспомнила о спрятанном в голбце Иване. Филера его искали почитай три года. Пришлось ей ойкнуть и быстро вернуть осопливленную грудь внутрь платья.
Никодим Емельянович замер каменным истуканом с протянутой к бабёнке рукой и раскрытой ладошкой, из которой исчезла красивая, упругая женская грудь.
– Простите…. Проклятый насморк! – промямлил Строков. – В Париже пытался лечить, но тамошние эскулапы не помогли…. Вот и маюсь…
– Со всяким бывает…. Вы зачем-то пришли? Надеюсь, полиция зря соплями не разбрасывается?
Шутка бабёнки вышла неуклюжей. Строков покраснел и, стараясь скрыть смущение, смачно высморкался.
– Я, собственно…, – начал он, – по частному делу.
– Это, как? – Насторожилась бабёнка.
– Видите ли, по долгу службы я знаю, что вы скупаете кое-какие камни у людей, попавших в бедственное положение.
– Ой, ой…, ой! Какая сплетня! И вы поверили?
– Конечно, поверил. А в то, что вы полюбовница Ивана Крюка не поверил. У него в Москве подружка из дворянок имеется. Красоты, говорят, писанной…
Сердце бабёнки заметалось в груди, как испуганный кошкой мышонок.
– Брешут, поди…. – Выдавила она из себя.
– Пошто сразу «брешут». Мне по службе положено знать тайные страсти лихих людишек, чтобы сподручнее было арестовывать их, так сказать, на пике наслаждения. Он, понимаешь ли, взлетел на вершину сладострастия, а я тут, как тут…. Жду, значит, с филерами и кандалами, конца спектакля. Полный аншлаг-с!
– Понятно…. Дело-то ваше в чём?
– Да пустяк для вас. Хочу маменьке в день ангела сделать сюрприз.
– Так делайте. Я, причём к вашим желаниям?
– Без вас сюрприз не состоится.
С этими словами Никодим Емельянович вынул из недр своего сюртука
