обожгли сильнее огня. Дыхание мое оборвалось, а тело изогнулось крутой дугой. Крик зародился в груди, но так и не вырвался на волю, рассыпавшись ледяным пеплом. Я распахнул глаза и попытался снова вдохнуть, понимая, что если не сделаю этого, то просто умру. Но вместо того вдруг увидел себя на краю темной бездонной пропасти. Она была черна, как весь ужас мира, и походила на ожившее чудище, чьих зубов нельзя рассмотреть.
– Падай, – сказал мне голос, которого я не знал. – Падай туда, белый колдун с севера. Только на самом дне ты найдешь то, что ищешь.
Дыхания во мне уже не осталось, а страх заполнил сознание до таких пределов, что и его не стало вовсе. Я закрыл глаза и опрокинулся спиной в черную пустоту.
– Смотри мне в глаза, уродец! Смотри. Мне. В глаза.
Отец схватил меня за волосы на загривке, не оставляя возможности отвести взгляд. Его зрачки были огромными, черными и страшными. Я видел в них только бескрайние пучины боли. Его собственной и моей, которой он жаждал.
– Я говорил тебе, чтобы ты не делал этого?! Ну?! Говорил?! – Тяжелая пощечина заставила мир вспыхнуть огненными снопами. Мне показалось, что моя голова сейчас оторвется и укатится прочь по тщательно отскобленному служанкой полу в отцовом кабинете. – Отвечай, выродок!
Я почувствовал, как слезы неудержимо катятся из глаз, смешиваясь с кровью из носа, но не смел утереть лицо.
– Да, отец…
– Так почему же ты снова распускаешь свои поганые руки?! Я мало тебя лупил, засранец? Мало?! Тебе не хватило? Ты не все понял?!
Еще одна затрещина взорвалась болью в моей голове, а следующий удар пришелся в грудь. Не устояв, я упал отцу под ноги и увидел мыски его сапог совсем близко – так близко, что мог бы пересчитать пылинки на темной, отлично выделанной коже.
– Вставай, уродец. Я покажу тебе, чего ждать, если ты не забудешь про свои фокусы… – Он сгреб меня за ворот и поднял над полом. Я снова оказался перед самыми его глазами – холодными серыми глазами гернийца, не знающими ни жалости, ни любви. – Смотри, выродок! Видишь меч? Помнишь, на что он способен в моих руках? Если еще хоть раз увижу, как ты делаешь это, я сам отрублю тебе половину пальцев. Понял?! Ты понял меня, гаденыш?!
Я понял. Понял очень хорошо. И навсегда запомнил яркий отблеск света на остром лезвии, которое выскользнуло из ножен.
За что ты так ненавидел меня, отец? Почему? Ведь эти пальцы, которые ты грозился отрубить, могли облегчить твою боль. Уже тогда. Ты боялся? Боялся, что моя Сила отнимет и твою жизнь тоже? Или это крепкая монастырская брага помрачила твой разум?
Я смотрел в непроницаемую черноту.
Я снова ослеп.
«Отец?!»
Лишь тишина в ответ.
«Я ведь был ребенком! Я же был просто ребенком! Как ты мог обойтись со мной так?!»
Мой крик был громче, чем грохот волн во время шторма, но оставался неслышим. Он сотрясал только меня, разрывал на части, раздирал в клочья мое тело и мой разум.
«Я
