Меня стало трясти от холода. «Что же происходит в такой холод с мамой?» – подумал я и только хотел посмотреть на маму, как она вскрикнула от боли и, скорчившись, повалилась на пол.
Именно в это время на улице начался сильный ветер. Раскрыв обе створки дверей, морозный ветер проник в помещение, выстудил комнату, потушил светильник.
С одной стороны стонала мама, с другой – Хаитгуль-опа, пыхтя, не зная на ком сорвать свою злость, пыталась снова зажечь плошку с фитилем. Хадича-опа, взяв маму за плечи, пыталась завести ее в комнату с сандалом. А на улице, не утихая, выл и бесновался морозный ветер, словно волчица, у которой охотники отобрали волчат. Маму кое-как завели и уложили у сандала. Укрывшись одеялом и согревшись, мама притихла, боль стала отступать.
Хадича-опа пошла на кухню что-нибудь приготовить. Хаитгуль-опа, наконец, зажгла светильник и, отложив его в сторону, быстро подошла к сундуку и начала его потрошить. Ничего не найдя, набросилась на меня:
– Кто открывал сундук?
– …
– Что молчишь? Кто взял курут?!
Испугавшись ее напора, я лежал и молчал.
– Братишку не трогай. Я съела курут, – сказала мама, приподнявшись с постели.
Мне стало стыдно за свой испуг. Я вскочил на ноги и подошел к сестре:
– Делайте что хотите, курут не мама, а я съел, – сказал я дерзко.
Поднятая для удара рука Хаитгуль-опы невольно опустилась, она стремительно вышла из дома.
– Хаитгуль, скажи сестре, пусть не сеет муку, а то ее меньше станет, – сказала мать вслед уходящей сестре.
Меня очень обрадовало, что мама стала приходить в себя. Только сейчас я стал чувствовать, что от дыма черного фитиля першит горло. А от его неприятного запаха начинает тошнить. Хотя мы уже привыкли к нему. Как говорила мама, у некоторых семей даже такого освещения нет.
Рассвет мои сестры встретили суетой у казана: если есть спички – дров нет, если есть дрова – масла нет. Я уже не смог уснуть. Разминал спину, руки и ноги матери, все еще стонущей от боли. Как только она немного успокаивалась, бежал в своих разодранных галошах к хлопочущим у казана сестрам. Замерзнув на кухне, вновь возвращался к маме под одеяло.
Закрыв глаза, хотел вздремнуть, но то ли от голода, то ли от тревоги за больную маму, то ли из-за переживания за сестер, которые уже два-три дня ничего не ели и сейчас, в суровый мороз, с глазами полными дыма готовят аталу из кое-как добытой одной пиалушки муки – уснуть не мог. На душе было тревожно, мрачно. Когда забрезжил рассвет, наш долгожданный атала наконец был готов. Прижавшись друг к другу, рядом с больной матерью мы съели по полпиалушки горячего аталы. Лица ожили, организм согрелся, почувствовался прилив сил. Мама тоже немного пришла в себя. Все печали, казалось, куда-то исчезли. Облизанная несколько раз пиала сверкала как мытая. Посмотрев на уже чистые пиалушки, все долго смеялись, поглядывая друг на друга.
САДАКА4 – ЗАЩИТА ОТ НЕСЧАСТИЙ
Утром
