не хватает мозгов! Они хоть понимают, что делают? Я пытаюсь перевернуть представление о сложнейшем врождённом недуге, я пытаюсь поставить детей на ноги, а они лечат дерматит?!
– Они полагают, это безопасно – лечить дерматит. И побочных эффектов там практически нет, кроме повторного дерматита…
В углу кабинета доктора в одной из трёх клеток запищала белая крыса.
– Кстати, про этих, как вы выразились, тварей, – не поднимая взгляда с пола, продолжил лаборант, – на вас накатали жалобу защитники животных…
– Что? Вы издеваетесь надо мной? – Доктор Бёрк рухнул в кресло, опрокинул голову и закрыл лицо руками.
– Я – нет, месье, я не посмел бы… – заикался старший лаборант.
В свои пятьдесят три года он был всего лишь лаборантом, и его всё устраивало. Доктор Бёрк всегда завидовал таким людям, как месье Элиассон, бесцельным и бесхарактерным.
– Они говорят, – продолжил, заикаясь, лаборант, – они выдвигают обвинения…
– Кто «они»?
– Правозащитники, месье.
– Ах, да…
– Они говорят, мы издеваемся над животными.
– Я стою на пороге великого открытия, а им жаль каких-то крыс?
– После того как в своём интервью вы рассказали о методе работы, о том, что специально парализуете их…
– Я делаю это ради людей!
Доктор Бёрк врал, и сам знал об этом – никогда он не думал о людях, никогда не хотел никому помочь. Однако то, что впоследствии ему понадобится доказать свою теорию на реальных подопытных, он понимал. Но кто же на такое согласится? Поэтому доктор пошёл на то, на что пошёл. Он покажет этим идиотам, кто есть кто. Единственный человек, чьей поддержки он ждал, чьё мнение для него хоть что-то да значило, был в пансионе для душевнобольных. А скоро он и ему не сможет написать. Андре Бёрк нащупал в кармане письмо, которое не дочитал, когда вошёл этот Майлз, похлопал себя по карману, вздохнул и недвусмысленно посмотрел на лаборанта.
– Я, наверное, пойду, – раскланялся тот, пятясь спиной к двери.
– Идите-идите, – отмахнулся от него профессор.
– Я думаю, вы ещё возьмёте своё, сэр, всё ещё будет…
Больше всего доктор Бёрк ненавидел жалость к себе, тем более от тех, кто этой жалости заслуживал больше, чем он сам.
– Идите, Майлз, вы свободны.
Майлз Элиассон ещё долго кивал, ища дверную ручку за спиной.
Дверь наконец захлопнулась. За ней выдохнули, и так громко, что доктор понял – их неприязнь к друг другу была взаимной.
Андре Бёрк достал из кармана письмо и развернул его.
…это не то, чего ты достоин, – продолжал он читать. – У тебя великое будущее, сынок; ты загубишь и себя, и всех, кто рядом. Ты очернишь репутацию научного совета университета, мою, в конце концов. Хотя с моей можешь делать всё, что угодно, мне она уже ни к чему. Забавно, правда, Андре? Всю жизнь создавать себе имя, чтобы под конец забыть, как тебя зовут… Я забываю многое, Андре, и вспоминаю ненужное мне. Я вспомнил,
