матросы,
дверь снесли, ввалились в кабинет
к жизни неприятные вопросы
накопились, а ответов нет.
Их приход понятен и банален,
пусть палят со злости в потолок…
за кордон давно уехал барин
и со страху вывез все, что мог.
В голове жужжали мухи сонно.
Тишь, застой, мещанский мрак и тлен.
Вдруг вломились в череп беспардонно
мысли с предложеньем перемен.
И давай штормить девятым валом,
ковырять в извилинах штыком,
потрясая своды небывалым,
образным, матросским языком.
Что искали злые недоумки?
Золото талантов, перлов склад?
Их давно увез в дорожной сумке
подлый барин, трус и ренегат.
И с тех пор я не блистаю в верстке,
нету злата в сером веществе.
Я, как жид, раздет по продразверстке,
и без царя страдаю в голове…
Лесная жуть
(Максим Жегалин)
Какие сосны, прадед вырос дубом,
А дед – орешником, я этот лес
Целую в листья, корешки и губы.
Здесь можно много: я могу летать.
Но как ужасно ожиданье мертвых:
Они скучают в темной древесине
И тянут ветки к тем, кто ходит
В лесу живых, качается, потеет.
Я в лес влетел и сразу впился в листья,
Как будто в губы. Сосны хороши!
Я дуб люблю, как прадеда родного,
Орешник – словно деда своего.
Я жук-типограф, вязью графомана
Покрыл стволы, вершки и корешки.
Теперь повсюду сухостой, валежник
И лишь лесник от ужаса потеет.
Евреи
(Евгений Минин)
Цветные порхают гурами —
наложницы в пёстром гареме.
Порхают порочно гурами,
неведомым чувством горимы,
в стеклянном искусственном храме,
где нет необычного, кроме
печально скользящих гурами,
в качающей их полудрёме.
(автор живет в г. Иерусалиме)
По миру порхают евреи —
поэтами в пёстрой богеме.
Лишь в Северной нет их Корее,
но верю – придет это время!
Из Рима и Гипербореи
обратно в Иерусалимы
порхают порочно евреи,
неведомым чувством горимы
к стене в главный храм Иудеи,
где нет необычного, кроме
печально смотрящих евреев,
качающихся в полудрёме.
Литературные
