то самое одурманивающее и чувственное веяние, кое явилось в душу молодого римлянина как раз перед самой встречей с прекрасной парфянской незнакомкой. И вот теперь оно безмерно отображалось в осознании вместе с ласкающими и притягательными частичками силуэта словно никуда и не девавшейся восточной красавицы, попутно сея в воспалённом юношеском нутре семена мира, спокойствия и тишины. Тихонечко прижав к груди посланный не иначе как свыше драгоценный знак богов, Владиус ещё больше возрадовался столь неслучайной находке и с улыбкой на устах, уже когда готов был предаться полным загадок и надежд новым светлым мечтательным помыслам, вдруг услышал слегка сердитый и встревоженный дядин возглас:
– Ах, Владиус, ну наконец-то я к тебе смог протиснуться! Ох, Луций разговорами о политике мне всю душу наизнанку вывернул! Как ты, родной?! Надеюсь, пока меня не было рядом, ты здесь не заскучал? А? Или?.. Что-то ты какой-то странный! Что-то случилось?
– Да всё хорошо, дядя! Не волнуйся почём зря. Я просто невольно предался одной очень глубокой и пьянящей мысли, вот и всё.
– Да, я вижу, что мысль, пленившая твой разум, не так уж и проста. Да это что же получается, когда я оставил тебя наедине с Валерием, то тогда был один Владиус, а когда вернулся, передо мной вдруг предстал уже совершенно другой. Чудеса, да и только, не находишь?! Так, ну-ка давай рассказывай, мой юный друг, что такого произошло, пока меня не было здесь, рядом с тобой? – не опуская пристального взора с побледневшего и растерянного юношеского лица, процедил Овидий, ещё чуть повысив и без того хмурый и громкий голос.
– Признаюсь, дядя, пока тебя не было со мной, и впрямь успело кое-что произойти. Этот Валерий, сенаторский сынок, тоже почти что всю душу мою всколыхнул своими отъявленными и гнилыми суждениями о жизни и чести как таковой. Хотя в его глазах честь видится намного отличной от того, какой на самом деле по сути должна быть. В общем, дядя, прости, но общего сколько-нибудь здравого языка я с Валерием Тицинием найти не смог. Возможно, он пожалуется на наш, скажу прямо, огненно-непримиримый разговор своему отцу. Что ж, если это произойдёт, так я и не удивлюсь, ведь такова его сущность, но я в своё оправдание скажу лишь одно: понимая свою правоту, я просто не смог стерпеть.
– Ага! Так, хорошо, Владиус! Продолжай. Насчёт Валерия я не удивлён. К сожалению, о нраве сына Луция я пусть и слегка, но наслышан. Скажу так. Ты верно поступил, услышав праведный зов сердца своего. Я тебя не осуждаю, а наоборот, полагаю, что Валерий по правде, сказанной тобой, получил то, что заслуживает, и, как мне кажется, возможно, в будущем ещё не раз получит своё как назидание от сущих богов. Ведь так наивно думать, что излишнее богатство и роскошь будут всегда служить лишь во благо. Поэтому, Владиус, себя боле не кори в каком бы то ни было невежестве, а лучше поведай-ка мне о том, что произошло позже. Ведь неужели ты думаешь, что я поверю в то, что пленительная мысль, въевшаяся так крепко в твоё осознание, имеет общую
