радость-то мне скопидомничать?
Вампир удивлённо взмахнул руками.
– Не знаю. Но обычно люди просят, чтобы я их укусил.
– Вот ещё! Я товарищей не кусаю, и себя кусать не дамся. Мне бы могилы батьков навестить, да и бабоньку найти, которая готова за отставного солдата пойти. Какая ж в моей планиде выгода? Ты ж говоришь, в башке что-то через един ден помирает. А может, и не только в башке… Не хочу упырём быть!
– Человечище ты, Пётр! – шелестнул Полоз. – Вот бы мне тоже эту ношу снять. Устал я тут упырей отпевать.
– И как же тебе помочь?
Глазки вампира сузились, отсвет луны в них погас.
– А убей меня! Возьми колышек – и забей мне в сердце.
Видал я таких: как напьются люди, так и рвётся из них тоска наружу, не ровен час сами на себя руки наложат.
– Да чего ты оплетаешь? Белый свет тебе не мил – лети к своим, развейся, покути!
Полоз смотрел своими змеиными глазами-блюдцами и чуть не плакал.
– Не могу, Пётр, на службе я. Оставили меня и ещё несколько таких же. Говорят, вернёмся за вами, подождите пару тысяч лет. И ничего! Я давно своих не видел, может, я вообще последний!
– Да как же так…
– Ты не бойся, Пётр. Осиновым колышком или серебряной пулей мне – это как комарик укусил. Мы специально так с вами, людьми, договаривались. Дай мне отставку, солдатик!
Только разговорились по-человечески – и вот те на. Вроде и вампир, нечисть, а и жалко его, вон он как лысый кутёнок. И меня не загубил, хотя я с шашкой на него полез.
Полоз потёр глаза кожистым крылом и посмотрел на небо.
– Не серчай, Пётр, если напугал тебя. Рассвет скоро, пора мне.
– Полоз… Если надо – я смогу.
Полоз протянул когтистую лапу. Я пожал её: сухая горячая ладошка утонула в моей ручище.
– Ты не думай, Пётр, что меня убиваешь. Ты мне вольную даёшь.
***
Деревня на бледной заре затаилась, как турок в засаде. Дом пани Хрыстыны огромный, зелёный, ни дворни, ни скота не видать – все под засовами спят.
– Петро! Петро! – громким шёпотом кто-то.
Так это ж сама пани. Перевесилась через окно, манит рукой: лезь. Под ночным платьем груди белые бесстыдно колышутся.
Ох, Мацей, недолго вдова по тебе тосковала, упокой Господь твою упырью душу!
Пани Хрыстына, горячая ото сна, ластится, словно кошка.
– Что, Петро, посторожил ты гроб Мацея?
Лежат на столе закуски – соленья разные, наливочек целый ряд. С вечера пани готовилась и брови сурьмила не зря. Валится всем телом, к постели пуховой меня теснит.
– Ну, поцелуй меня в губки вишнёвые! Укуси меня за шейку белую!
– Э, добрая пани, что ж я, змий какой, за шею кусаться?
Оттолкнула меня пани – краска в лицо!
– Солдат, не врёшь ли? Был ты на кладбище или в канаве пьяным лежал?
– Был на кладбище, сторожил всю ночь, с вампиром поминки
