– и вой надорвался тихим плачем.
Мика вывесил вымокшее ночное платье на окно и переоделся в дорожное. По сумеречному небу скакала чубарая луна. Ощупывая руками темноту старого поместья, Мика спустился по лестнице.
Папа ещё не спал – сидел перед тлеющим камином, чистил старую двустволку. «Завтра пойдёт на клеймёного!» – с обожанием подумал Мика. Ему было стыдно за свои слёзы днём и за ночной кошмар.
Отец заметил Мику, поднял на сына цепкий взгляд серых глаз.
– Папа, жё суи дезоле… – скороговоркой пробормотал Мика.
Отец усмехнулся, разгладил чёрные усы и посадил Мику рядом с собой на диван.
– Что, не спится?
Мика робко кивнул.
– Я вот тоже каждый раз после ярмарки не сплю. Знал бы ты, как я боюсь, что эти олухи чего-нибудь напортят: опоят жеребца, перетянут груди тельной кобыле или измордуют иноходца.
Мика знал множество историй о кентаврах, которые рассказывал ему отец. Как папа укротил мустанга на Кавказе, к которому казаки даже подойти боялись. Как папа с учёным Переживальским ходил в экспедицию и открыл новый вид на Алтае. Папины рысаки выиграли гран-при на скачках Его Величества, причём папа сам правил повозкой. Мика, играя, представлял себя на месте отца, но, когда папа был рядом, Мика становился всего лишь глупым плаксивым мальчиком, которому никогда не совершить подвига.
– … а завтра будешь приучать к седлу жеребёнка. Ты у меня славный наездник, мой мальчик.
Мика сонно кивнул, согретый отцовским табачно-мускусным запахом и жаром камина. Но на кромке сознания паслась неясная тревога, и Мика выпалил:
– Папа, а кентавры могут… разговаривать?
Отец вздохнул. Опять глупые вопросы… Ниточка взаимопонимания, протянувшаяся между ними, задрожала, грозя оборваться. Но сегодня Мика пришёл в хорошую минуту.
– Нет, сынок. Обезьянья лапа похожа на человеческую руку, но от этого животное не становится человеком. Кентавр – такое же животное: полезное и сообразительное, если у наездника хватает разума им правильно управлять. Но разговаривать, думать, изобретать кентавр не может. Без человека кентавр – лишь опасный зверь, клубок диких необузданных страстей и самых примитивных желаний. О, да ты уже спишь, мой мальчик…
Окно гостиной вдруг разлетелось стеклянными брызгами. На дворе раздался тяжёлый топот и гортанный крик.
«Клеймёный!» – захолонуло сердце Мики.
Отец встал, оранжево-чёрный, с ружьём наперевес.
– Жди здесь! – бросил он Мике.
Мика свернулся клубочком на диване и, вздрагивая, слушал крики дворни и топот копыт. В сумерках алым пятном вспыхнули конюшни – и Мика заволновался за Ночку с Галтаной. Громом среди ночной тишины прозвучал выстрел.
Мика нашарил у камина сохнущие сапожки. Скоро-скоро папа придёт, покажет ему связанного клеймёного. Но суета не прекращалась: кто-то кричал, ржали кентавры – будто за окном гуляло целое стадо. Ах, эти олухи – вспомнились слова папы – вывели ли они Галтану с Ночкой из горящих конюшен?
Мика
