означала финал, но, вместо того чтобы остановиться, моя тетя вплавила последние ноты в начало песни «О святая ночь».
Мое восприятие Уинсом шло от матери – я считала ее старой, церемонной, лишенной внутренней жизни или достойных страстей. Я впервые увидела ее своими собственными глазами. Уинсом была взрослым человеком: заботливым, любившим порядок и красоту и стремившимся подарить их другим людям. Она подняла глаза к потолку и улыбнулась. На ней все еще был мокрый фартук.
Первым, кто произнес что-то вслух, был Роуленд, который вошел последним и встал у камина, опершись локтем о каминную полку, словно позировал для портрета маслом в полный рост. Он потребовал чего-нибудь, черт возьми, повеселее, и Уинсом проворно перешла на «Радуйся, мир».
И тут вклинилась моя мать, запев другую песню, которую тетя не смогла подхватить, потому что мать сочиняла ее на ходу. Ее голос становился все выше и выше, пока Уинсом не сымпровизировала концовку и не убрала руки с фортепиано, сказав, что, вероятно, подошло время речи королевы. Но мать считала, что нам всем и так весело. «И, – продолжила она, – должна вам сказать, что подростком моя сестра была так уверена, что станет знаменитой, что играла, повернув голову набок… не так ли, Уинни? Ты готовилась к тому, что тебе придется играть и поглядывать в огромный зал со зрителями». Уинсом попыталась рассмеяться, прежде чем Роуленд сказал «так» и приказал всем, кто родился после коронации, свалить, что было излишне, поскольку Ингрид, мои кузены и Патрик начали эвакуацию еще во время выступления моей матери. Я встала и подошла к двери. Я хотела извиниться перед Уинсом, но, проходя мимо нее, я уставилась в пол и вернулась в комнату на первом этаже. Я больше не выходила, пока не пришло время уезжать. На заднем сиденье машины Ингрид сказала, что распаковала мои подарки за меня. Она сказала: «Много дерьма для твоей кучи „Не нравится“».
Мне не стало лучше. Мне просто дали выходной на Рождество. В следующий раз, когда я приехала в Белгравию, рояль был закрыт и накрыт чехлом.
Я вернулась в университет в январе и сдала экзамены. «Основы философии – 1» нужно было написать дома. Я делала это на полу в кабинете отца, подложив под листы Краткий оксфордский словарь.
Работа вернулась ко мне с комментарием. «Вы прекрасно пишете и очень мало говорите». Отец прочитал мое эссе и сказал: «Да. Думаю, ты смогла прожевать даже больше, чем откусила».
Здесь лежит Марта Джульет Рассел
25 ноября 1977 года – будет уточнено позднее
Она прожевала больше, чем откусила
Я не почувствовала себя прежней Мартой от таблеток, которые подействовали через месяц после того, как я начала их принимать. Я больше не была в депрессии. Я все время была в эйфории. Меня ничего не пугало. Все было забавно. Я начала второй семестр и заставила всех однокурсников со мной подружиться. Одна девушка сказала: «Странно, ты такая веселая. Мы все думали, что ты стерва». А какой-то парень рядом с ней добавил: «Они думали, что… мы просто думали, что ты холодная». «Короче, – сказала
