горели приглушенным голубым светом. Люди, опустив головы от дождя, спешили по темным улицам к своим домам, где они будут готовить еду из того, что у них найдется, пытаться согреться, ждать завтрашнего дня и ничему не удивляться.
Мужчина шел, напевая. Двое детей сидели на пороге дома и вели долгий, серьезный разговор.
Одна из витрин предлагала выгодно купить шелковые чулки. Мы устали, но неподалеку находился еще один дом, который должен был осмотреть архитектор. Мужчина принес свечу, и мы поднялись по лестнице. Вряд ли стоило даже заходить в квартиру.
Там вообще ничего не осталось, спасать было нечего; стены были пробиты, как и потолок и пол. То, что раньше было жильем, теперь представляло собой мешанину из старого тряпья и бумаги, кусков штукатурки и сломанного дерева, перекрученных проводов и осколков стекла. Мужчина держал свечу над головой, чтобы мы могли видеть, и тени ползли по этому хаосу.
У двери стояла пожилая женщина. Теперь она вошла внутрь. Она взяла меня за руку и притянула к себе, чтобы я ее услышала. Она сказала очень тихо, как будто делилась секретом:
– Посмотри, посмотри, видишь, это мой дом, я здесь живу.
Она смотрела на меня так, будто я должна была это отрицать, – широко распахнутыми, озадаченными, испуганными глазами. Я не знала, что сказать.
– Не могу понять, – сказала она медленно, надеясь, что я-то пойму и объясню; в конце концов, я была иностранкой, я была моложе, я, вероятно, ходила в школу, а значит, наверняка могла бы объяснить, что случилось. – Я не понимаю, – повторила она. – Ты видишь? Это мой дом.
И все время было холодно. Мадрид заливало дождем, везде был дождь; о холод! и о промокшие ноги! и густой запах мокрых шерстяных пальто. И мы ждали наступления. Слухи разрастались с каждым днем; они носились и трепетали над городом. Глядя на любого, кто выглядел осведомленным, или хитрым, или счастливым, или обеспокоенным, да каким угодно, вы задавались вопросом: что он знает о наступлении? Мы знали, что это будет важное наступление; все были уверены в его успехе, когда бы оно ни началось; все его ждали. Но пока мы ждали, делать было нечего.
И поэтому, чтобы заполнить дни, мы отправились навестить ближайшие фронты (десять или пятнадцать кварталов от отеля, хорошая бодрая прогулка под дождем, помогает разогнать кровь). В окопах всегда встречались забавные люди, новые лица, всегда было о чем поговорить. Так что мы прошлись до Университетского городка и Усеры, до парка дель Оэсте, к тем окопам, которые стали частью города и которые мы прекрасно знали. Сколько раз такое ни делай, всегда удивляет, как просто и легко можно дойти до войны из собственной спальни, где ты только что читала детектив или биографию Байрона, или слушала фонограф, или болтала с друзьями.
Как обычно, было холодно, и в тот день мы прошли по всем окопам парка дель Оэсте. В этих окопах некогда прекрасного мадридского парка грязь была густой, словно жвачка. Мы восхищались блиндажами, которые пахли свежими дровами, и дымом маленьких печек, яркими одеялами над пулеметами,
