– измы… У нас есть свои, не менее достойные слова, а если и нет, то их нужно придумать!
Такие мысли довольно регулярно посещают наших современников, да и много лет назад находились те, кто яростно вставал на защиту языка от иностранщины. Если вернуться в Россию конца XVIII – начала XIX века, когда заимствования, в основном французские, активно проникали в русский язык, то можно столкнуться с «шишков-щиной». Идейный вдохновитель этого явления – Александр Семёнович Шишков (1754–1841 гг.), писатель, переводчик, критик, адмирал, политик, академик, министр народного просвещения. Он лично, а также его единомышленники активно боролись с иноязычными словами, причём боролись конструктивно – предлагали заменять русскими. Самые популярные замены, которые приписываются Шишкову, – это, конечно, мокроступы (калоши) и топталище (тротуар). Этот замечательный список могут продолжить сверкальцы (бриллианты), хомут (шарф), водомёт (фонтан), книжница (библиотека), тихогром (фортепиано), просад (аллея), шарокат и шаро-тык (бильярд и кий). Существует даже пародийная фраза, которая звучит как будто бы очень по-шишковски: «Хорошилище идёт по гульбищу из позорища на ристалище», что в переводе должно означать «Франт идёт по бульвару из театра в цирк».
Подобные пародии родились не случайно – ведь сам Шишков в своём «Славянорусском корнеслове» писал: «Я читаю на ваших визитных билетах: министр, генерал, камергер, камер-юнкер, фрейлина, генерал-аншеф, министр юстиции, полиции. На вывесках читаю я: магазин, фабрика, мебель, при учениях войск слышу: дирекция, эшелон, контрмарш, гауптвахта, комиссариат, казарма, канцелярия. Но все сии слова и тысячи других, чужеземных, не стоят одного из столь прекрасных, столь многозначительных слов, какими изобилует первобытный ваш язык…» Шишков действительно не только критиковал увлечение заимствованиями, но и активно подбирал русские аналоги для иностранных слов. Вершиной его словотворчества стал попугай, переименованный в переклитку в мемуарах «Воспоминания о моём приятеле»: «…вдруг услышал я у ног моих некий крик: это была сидевшая подле него переклитка (маленький попугай), которая, не знаю почему, не любила меня…» По прошествии двухсот лет мы можем утверждать, что у переклитки не было шансов «выжить» и заменить попугая, да и такие слова, как фабрика, эшелон, канцелярия, уже давно не кажутся нам чужеродными элементами.
Стоит заметить, что некоторые предложения Шишкова были вполне логичны. Например, он рекомендовал использовать слово двоица. В принципе, двоица могла бы комфортно обосноваться в русском языке, ничего плохого и нелепого в ней нет, но и здесь иностранное слово пара взяло верх.
Методы филологической борьбы Шишкова не отличались благородством. Например, критик часто ссылался на письмо от некого современного писателя, приводил из него отрывки, в которых были сплошные галлицизмы, но… Никакого письма на самом деле не было, его выдумал сам Шишков. А что самое интересное, его основной оппонент, историк и писатель Николай Михайлович Карамзин, делал почти то же самое – он публиковал в журнале пропитанные феминизмом статьи
