четвертый день сделал первую попытку измерить натяжение поля, долго провозился с изготовлением магнитоскопа (а все необходимое давно лежало на лабораторном столе) – невозможно было разметить шкалу без эталона, но, в конце концов, это не имело принципиального значения. Он испытал магнитоскоп на собственном теле, позвав в помощники слугу, и подступил к прибору Глаголена.
На удивление, прибор создавал довольно сильное поле, и, в отличие от намагниченного железа, создавал его по воле экспериментатора – нужно было только повернуть рычаг, чтобы соединить обмотанный проволокой металлический стержень с высокой стопкой медных пластин.
Но Войта обольщался, думая, что натяжение поля будет убывать пропорционально квадрату расстояния от источника… Поле вокруг прибора распределялось совершенно не так, как вокруг тела чудотвора.
Сначала Войта делал измерения и удивлялся, почему они не всегда совпадали с ожидаемым результатом, и только через несколько часов понял, что дело не в магнитоскопе…
Одного листа бумаги не хватило, чтобы нанести на него карту измеренных значений, и Войта попытался склеить несколько листов свечным воском, но лишь испортил бумагу – к ней перестали приставать чернила. Эта досадная мелочь неожиданно привела его в бешенство – он потребовал у слуги обычного столярного клея, но тот растерялся, пообещал отыскать клей, вернулся через четверть часа (Войте они показались вечностью!) и, довольный собой, объявил, что клей сварится через три часа.
Войта не хотел ставить Глаголена в известность о начале опытов (хотя слуга наверняка докладывал хозяину о каждом шаге Войты), а попросить о чем-то и вовсе считал для себя невозможным. А потому выругался и едва не швырнул в слугу настольной лампой. Тот исчез за дверью, но вернулся через минуту – в руках у него были свернутые трубкой большие листы бумаги и пузырек с отличным мездровым клеем. Будто господин Глаголен подглядывал в замочную скважину и только и ждал, когда его помощь Войте потребуется!
День клонился к вечеру, света настольной лампы давно не хватало, и Войта потребовал зажечь все свечи в кабинете. Перепуганный слуга исполнил его пожелание с поспешностью.
Карту измерений Войта делал всю ночь, до рассвета, постепенно расширяя круг. Но так и не понял закономерности, а потому не остановился. Не сразу стало ясно, что «правильно» поле ведет себя только на концах металлического стержня – и Войта сумел рассчитать степень магнетизма в этих точках, – но дальше дело существенно осложнялось. До ужина картина не прояснилась, но Войта, как всегда, не чувствовал времени и усталости. Он привык работать именно так, наскоком, одержимо, даже если решение задачи требовало месяцев, а не часов, – мало спал, плохо и не каждый раз ел и не замечал ничего вокруг себя.
Через двое суток, на самом интересном этапе, его свалил сон – Войта подозревал, что в стакан горячего молока, поданного на завтрак, лекарь добавил своих успокоительных трав, потому что сон этот был черным и пустым, а проснувшись посреди следующей ночи, Войта
