с момента расставания с Германом чувствовала себя ровно. Именно ровно. Она вся искривилась от разлуки с ним. Изогнулась. А сейчас стояла прямо. Наравне с судьбой. Она была наравне со своей болью. Вот если бы всегда так стоять. День и ночь. А если шагнуть… Это будет высшая справедливость. Она, наконец, воплотится. Воплотится в себя истинную…
Не из желания сделать больно Герману. Вовсе нет. Эти детские мечты о мести через свою смерть давно оставили ее. В этот миг она желала счастья ему. Просто ей было хорошо так стоять над пропастью. Боль ушла. Спина распрямилась. Ли была впервые счастлива после разлуки с Германом. Но она понимала, стоит ей уйти с этой тонкой полоски поручня на твердый пол балкона, и боль вернется. Она победит. И Ли уже не будет с ней на равных. Если шагнуть…
Кралась Людмила на отяжелевших ногах. Только бы не спугнуть! Только бы половицы не скрипнули! Схватила сестру за ноги. Ли больно упала на пол, повалив сестру.
Наревелись потом вместе!
А тут еще новая напасть. Руки Ли, никогда не знавшие даже тяжелой домашней работы, ее нежные пальцы стали очень страдать от горячей воды, которой она мыла посуду в ресторане. Они все покрывались экземой и струпьями, больно шелушились. Откуда такое горе? Никакая мазь не помогала. Врачи говорили одно: бросайте такую работу. И отводили глаза от ее испитого лица.
Если быть честной самой с собой, Ли на самом деле вовсе не скучала о своем сыне от Германа. Она заливалась слезами, обнимала его, совала деньги – только с одной целью: это станет известно Герману. Ее сын – единственная ниточка, связующая ее с Германом. А вдруг он, наконец, увидев ее горячую любовь к сыну, сменит гнев на милость? Ли часто мечтала о нем, закрывала глаза, терпя поцелуи Лешеньки, представляя, что это – Герман…
…Прошло еще несколько лет.
Ли по-прежнему часто смотрелась в зеркало. Для своих сорока она выглядела великолепно. Ей так казалось. Она «не видела» поблекшей кожи, отвисших мышц, погрустневших глаз… Она хороша! Да больше тридцати ей никто не даст, хоть кого спроси…
Лешенька на заводе зарабатывал немного, она – посудомойкой – тоже. Тут еще «перестройка» грянула. Заводских всех выбрасывали на улицу. Тут уж не до жиру. Водка по талонам! Достать, конечно, можно, но каких денег это стоит! Нарядов у Ли почти не осталось. Пару платьев устаревшей моды. Да ну их! Не нужны они ей. Она давно поняла, что не в нарядах дело… Дело в походке, красоте тела и движений! Двигаться надо так, чтобы мужчина, глядя на нее, видел бы ее вовсе без одежды!
Пришла беда. Сестры-близняшки, Ли и Людмила узнали, что их мать умирает. Саркома. Людмила все ездила к ней в больницу, носила бесполезные ненужные грибочки с картошкой, а Ли пила… Потом врачи сказали, что операцию они сделать могут, но их мать умрет на операционном столе. Или два месяца – дома…
Ли привезла мать домой. Она ходила за ней, стирала простыни и тряпки, ужасно пахнущие страшной болезнью, покупала на ее пенсию и свои крохи дорогие обезболивающие, убирала, проветривала, не досыпала, вскакивая по малейшему
