кино, на набережной по-прежнему жрут, дерутся и убивают – походя, невзначай.
В городе, кажется, не осталось нормальных, вменяемых людей. А что происходит за его пределами? Что с Димкой?
Я несколько раз подряд набрала его номер, потом номер Натальи Николаевны. Никто не ответил, и стало ещё страшнее. Но сквозь страх, как росток сквозь асфальт, пробивалось ясное осознание: жив Димка или мёртв, но я его найду. И ничто меня не остановит, кроме смерти.
Железная дверь подвала отгородила меня от безумия этого дня, и на миг показалось, что всё по-прежнему – как неделю или месяц назад. Я потрясла головой, избавляясь от опасной иллюзии, и принялась собираться. В первую очередь документы. Паспорт в карман джинсовой рубашки, застегнуть клапан, проверить, что пуговица пришита крепко. Диплом и врачебную печать – во внутренний карман сумки. Я вывернула на стол кошелёк и выбрала купюры из груды мелочи. Там же оказалась бумажка – то, что нагадал мне Повелитель птиц, так и не собралась прочесть предсказание. И его в карман вместе с деньгами – память о том мире, который ушел, наверно, навсегда. Даже если всё будет по- прежнему, я-то прежней уже не буду.
Я вдела в шлевки джинсов старый Андреев ремень. Единственная его вещь, которая у меня осталась, обычный офицерский ремень из неизносимой сыромятной кожи, подписанный с внутренней стороны синей шариковой ручкой.
– А что здесь написано – «Змей»?
– Их всегда помечают, чтоб не путать. А это моя кличка, ещё с училища, с первого курса. И ремень ещё с училища.
– Змей-то почему?
– Из-за фамилии.
– А я её так и не знаю.
– Простая у меня фамилия – Кобрин. Это деревня такая под Питером, недалеко от Гатчины – Кобрино. Вроде предки оттуда были. В училище сначала, конечно, Коброй звали, пока я кое-кому рыло не начистил. А потом на рукопашке просекли, что из захватов всегда ухожу и растяжка хорошая. Вот и прилепили. Змей так Змей. Так и осталось.
– Чем же тебя кобра не устроила?
– Да ну, в женском роде…Был бы ещё лётчиком – ладно, Покрышкин вон на «Кобре» летал. И Речкалов – тот пятьдесят немцев на «Кобре» завалил.
– О нём я и не слышала.
– Ну да, мы же ленивы и нелюбопытны…
– Я исправлюсь. А другой ремень у тебя есть?
– Конечно.
– Тогда оставь этот здесь. Вернешься – заберешь.
Воспоминание оказалось таким живым и болезненным, что я застонала сквозь зубы. И, словно затем, чтобы наказать себя за слабость, затянула ремень так, что стало трудно дышать. Еще раз обругала себя и ослабила ремень – так, чтобы стало удобно. Ветровку, белье, джинсы, пуловер, несколько футболок – что ещё?
Свистульку. Керамическую птичку, память о счастливом времени, когда жизнь осыпала меня своими дарами, возвращая недополученное в детстве и одинокой молодости. Радость, от которой, кажется, вот-вот взлетишь в вечернее небо под звонкий переливчатый свист… Птичка умещается в кулаке, она и не весит- то ничего, и места
