Иван смириться с этим! Образ убитого деда, соседей, страшный путь до Крыма вставали тогда перед ним, и ненависть заполняла сердце.
Тяжело вздохнув, юноша направился было прочь от причала, но детский плачь остановил его.
С подкативших высоких телег-арб, стражники снимали детей и сгоняли их в тесную группу. Все мальчики, курносые и белобрысые, в длинных полотняных рубахах и босиком. По виду – из московских земель. Высокий рыжебородый турок ярком халате, с ятаганом за поясом, тщательно пересчитывал детей, отмечая каждого на куске бумаги.
Вот оно что! Это ещё хуже, чем просто рабство: Иван с горечью смотрел на детишек, которых стражники, оттеснив других невольников, повели на корабль.
Христианские мальчики тоже оставляли один из главных источников дохода крымчаков. Их раздадут по турецким семьям, обратят в мусульманство. А затем, уже подросших, забывших свой язык и веру, сделают отборными, безжалостными воинами султана – янычарами. И будут они, потом всю жизнь сеять смерть и разорения во славу великой Османской империи. Матвей много рассказывал об этом Ивану, да и он сам насмотрелся уже всего здесь…
– Вона, хлопче! Забирают, поганые, кровинушек православных!
Иван вздрогнул от неожиданности. Щербата физиономия Василия возникла из толпы. Коротко поздоровавшись, юноша направился прочь от причала. Василий тащился позади, говоря что-то о проклятых басурманах. Не слушая, Иван быстро шагал вперёд, так что старику пришлось буквально бежать за ним. На площади он всё же догнал парня.
– Погодь, Вань, не спеши… – пот градом катился по морщинистому лицу Василия, дыхание его прервалось.
– что такое, дядько Василь? Некогда мне, забот много маю…
– Выдь вечерком к мечети у базара. Люди хотят погутарить с тобой.
– Что за люди? О чём говорить? – быстро спросил юноша, но Василий, отпустив его, исчез в толпе так же внезапно, как и появился.
Раздумывая об этом, Иван вошёл во двор дома и тут же все посторонние мысли вылетели у него из головы.
Разъярённый Али-Мустафа, держа в руках какие-то бумаги, орал во всю глотку на Матвея. Тот, понурив голову, молча стоял, перед хозяином.
– Старый осёл! Гяур дранный! Что мне до твоих глаз, чтоб они повылазили! Это что?! Сколько пергамента перепортил, скотина! – Алли-Мустафа наотмашь ударил Матвея по лицу скрученными в трубку свитками.
Матвей, побледнев, ещё ниже опустил голову. Порыв ветра колыхнул кончик его длинной седой бороды. Поражённый Иван застыл на месте, глядя на них. Что такое? Не мог Матвей сильно ошибиться при письме…
– А-а, ты, иди сюда! – Алли-Мустафа в отличие от своей жены никогда не называл Ивана по имени, впрочем, как и других слуг-рабов. – На! Чтоб к обеду всё было переписано набело! Понял? А эту, падаль старую я не желаю больше видеть здесь! – круто развернувшись. Судья направился
